Осторожно: TERRA!
Шрифт:
Отсюда-то и возникает необходимость, как сказал бы современный математик, решения задачи на «оптимум».
Ни в конце XVIII, ни в начале XIX столетий эта задача, конечно, не могла быть решена. Дело ограничивалось главным образом разговорами на данную тему, да изучением, как влияет новая плодосменная система на «производство навоза». Именно в возможности его резкого увеличения, обусловленного ростом численности и упитанности скота, видели сторонники плодосмена гарантию к восстановлению плодородия почв. По существу, здесь еще до Либиха была сформулирована все та же идея возврата — только с позиций гумусной, а не минеральной теории питания.
Гумус
Надо сказать, что промышленная революция и развитие капитализма вообще очень способствовали установлению точки зрения на сельское хозяйство как на своего рода промышленность. Особенно отчетливо выразил эту мысль Альбрехт Тэер в самом начале XIX века. «Сельское хозяйство, — писал он, — есть промышленность, имеющая целью приобрести доход или получить деньги посредством произведения растительных и животных веществ».
Тэер, безусловно, был очень крупной фигурой в истории немецкой агрономической мысли, и до сих пор признается в Германии «отцом рационального сельского хозяйства».
Земледелие, по Тэеру, следовало вести как хорошую бухгалтерскую книгу: оно должно быть всегда сбалансировано. И если, не дай бог, чего-нибудь недоучесть — банкротство наступает мгновенно и неминуемо. Поэтому-то «отец» рекомендовал весьма всесторонний подход к проблемам сельского хозяйства, исповедовал строго аналитический метод их решения. Он даже попытался установить точную меру плодородия, которую выражал в особых градусах.
Конечно, такая точка зрения в то время была нереальна и, как писал сам Тэер, могла «занимать воображение, но вводить в заблуждение рассудок». Градусы не привились. Мало того, и полторы сотни лет спустя мы не можем еще гарантировать большой точности в предсказаниях эффективности земледелия на несколько лет вперед. Слишком уж многофакторной оказалась эта математическая зависимость…
Обычная математическая формула, как известно, состоит из двух частей, соединенных знаком равенства. Если в левой поместить эффективность земледельческого производства Е, то что должно стоять справа?
А впрочем, что это за Е? Урожай? Какой? За год Е равно урожайности и зерновых, и кормовых, и технических… Однако складывать пшеницу с репой или картофель с коноплей как-то неудобно. Так что просто валовым сбором (центнеров с гектара) Е не оценишь.
Но тогда Е — доход? Если так, то эффективность — функция не только труда земледельца, но и рыночной конъюнктуры, которая в условиях капитализма — самое первое по значимости. Вспомните хотя бы сообщения о сотнях и тысячах тонн зерна, выброшенного в океан, о тысячах гектаров неубранных кукурузных полей. В этих условиях, чтобы определить доходность хозяйства Е, мало быть отличным агрономом, надо еще обладать даром прорицателя, суметь предсказать очередной зигзаг капиталистической анархии производства.
В условиях социалистического планового хозяйства проблема конъюнктуры снимается, но и здесь возникает вопрос вопросов: сегодня получили большой доход. А не повлечет ли это за собой снижение доходов завтра? Другими словами, прав ли все же Комов, полагавший, что «лучше с мала много»? А может быть, как раз наоборот — «с многа мало»? Например, современное европейское земледелие следует заветам Комова. А американцы предпочитают снимать вдвое меньший урожай при меньших затратах, считая тем самым, что они не только получают достаточный доход, но еще и сберегают землю. Европейское земледелие очень интенсивное, «напичканное» удобрениями и машинами. Американское — более экстенсивное. Пока довольны и те и другие. А что покажет будущее? Как все же обстоит дело с землей? Какая система для ее будущего лучше?
Так что Тэер не столько решил, сколько поставил перед сельским хозяйством фундаментальнейший вопрос, — что считать эффективностью, стоящей слева в формуле плодородия.
Впрочем, на этот вопрос можно все же с грехом пополам ответить. А вот на вопрос: что стоит справа — ответить куда труднее.
Справа стоит земля с ее многообразными, сложными и непрерывно меняющимися свойствами. Здесь же и человек с его машинами, агротехникой, удобрениями и химикалиями. Справа стоят и растения с их разнообразными требованиями и капризами.
Тэер, кстати, не пошел дальше Комова в оценке отношения растения к почве: для него все они тоже либо «хорошие», либо «плохие». Да и не удивительно: и Комов, и Тэер были «гумусниками»; они полагали, что растения едят «тлен земной». Докопаться до различий в требовательности растений к питанию они никак не могли.
С развитием агрохимии кое-что прояснилось. Около середины XIX века установили, хотя и приближенно, что все растения, возделываемые человеком, можно разделить на три группы.
К первой отнесли зерновые. Оказалось, что эти культуры потребляют очень много азота и фосфора и мало — калия.
Вторая группа, бобовые, азота вовсе из почвы не забирает, получая его непосредственно из воздуха. Так что бобовые даже обогащают почву этим ценным элементом. Зато этой группе нужно много кальция, фосфора и калия. Правда, за счет длинных корней перечисленные продукты питания достаются главным образом не из пахотного, а более глубокого подпахотного горизонта.
Третьей группе, пропашным, избыток азота даже вреден. Зато для них «показаны» калий и в небольших дозах все тот же фосфор.
Таким образом складывалась весьма стройная и внешне очень логичная схема, базировавшаяся на «правильном» севообороте. Вот, например, довольно уже старинный «рейнский» плодосмен. Начинался он с хорошо удобренного поля сахарной свеклы. Предшественником ее были зерновые, так что азота в почве было мало. За год его запасы восстанавливались, и на второй год пользования сеяли пшеницу, потом — менее требовательную рожь. К четвертому году запасы азота истощались, снижалось содержание фосфора и калия. Наступало время сеять бобовые (чаще всего клевер), накапливающие азот. Заканчивалась ротация вновь зерновыми, между которыми иногда «втискивали» еще картофель.
Паровое поле при этом чаще всего вовсе упразднялось. Это диктовалось не столько заботами о земле, сколько экономическими соображениями: при плодосменном севообороте все поля должны быть заняты, все должны давать доход, а не «гулять под паром».
Итак, вновь мы приходим (который уже раз!) к выводу о том, что задача решена. Сменяя друг друга на одной земле, каждое растение берет из нее одно, а оставляет другое. Наступает своего рода равновесие: растения сами заботятся друг о друге. Но давайте обратимся к некоторым примерам из практики.