Осторожно, триггеры (сборник)
Шрифт:
– За работу! Трудись не покладая рук, и я в скором времени докажу тебе, что пышные пиршества древности намного превосходят копченую морскую крачку и соленые клубни оссакера, к которым ты так привык. Ни при каких обстоятельствах и ни по чьему повелению не двигай раму с места. Ее положение в пространстве выверено с величайшей точностью. Только двинь ее, и она откроется в совершенно непредсказуемые пространства.
Бальтазар Непоспешный накинул на раму кусок ткани. Накрытая, она, надо признаться, выглядела совсем тривиально – по крайней мере, куда обычнее, чем раньше, когда
Вслед за этим он покинул комнату через дверь, которой Фарфаль Неудачливый, конечно же, раньше не заметил. Снаружи стукнула задвижка. Юноша со вздохом подобрал тряпку и принялся несмело протирать и полировать вверенные его попечению ценности.
Через несколько часов через раму вдруг полился свет, да такой яркий, что пробил укрывавшую ее ткань, – но вскоре погас.
Домочадцам Бальтазара Хитроумного Фарфаля представили, как и обещалось, в качестве нового слуги. Фарфаль полюбовался на его пятерых сыновей и семерых возлюбленных (говорить с которыми ему, впрочем, не позволили), а также познакомился с хаус-карлом, хранителем ключей, и ватагой небритых горничных, которые носились взад и вперед, исполняя его распоряжения. Горничный был самый низкий ранг во всей домашней иерархии. Ниже горничного никого не было. Кроме, разумеется, самого Фарфаля.
Горничным Фарфаль не понравился. Во-первых, у него была бледная кожа. А во-вторых, он единственный имел доступ в святая святых – в комнату чудес мастера Бальтазара, где тот доселе изволил пребывать исключительно и строго в одиночестве.
Шли дни, а вслед за ними и недели. Фарфаль уже перестал дивиться и оранжево-алому солнцу, такому огромному и прекрасному, и краскам дневного неба (преимущественно коралловых и мальвовых оттенков), и кораблям, прибывавшим на базар из дальних миров с драгоценным грузом всяческих всячин.
Но даже в окружении диковин, в давно забытой эпохе, в мире, набитом чудесами, Фарфаль вел жалкую жизнь. И он не преминул сообщить об этом Бальтазару – в следующий раз, когда купец нарисовался на пороге святилища.
– Это нечестно!
– Нечестно?
– Да. Нечестно, что я сижу тут и вытираю все эти диковины, а ты в это время с другими сыновьями ходишь на вечеринки, пиры и банкеты, встречаешься с людьми и вообще всячески наслаждаешься жизнью тут, на заре времен.
– Младшему брату не по чину привилегии старших, – возразил на это отец, – а они все старше тебя.
– Рыжему всего пятнадцать, смуглому – четырнадцать, близнецам – не больше двенадцати, а я – взрослый мужчина семнадцати лет от роду!
– Они старше тебя на миллион с лишним лет, – веско сказал отец. – И избавь меня впредь от этого бреда!
Фарфаль Неудачливый даже губу себе нижнюю прикусил, чтобы кой-чего ему не ответить, но все же сдержался.
И надо же было такому случиться, чтобы именно в это мгновение во дворе раздался какой-то шум – будто бы выбили большую дверь, и вслед за этим домашняя скотина и птица подняли страшный гвалт. Фарфаль кинулся к окошку и выглянул наружу.
– Там какие-то люди, – сообщил он. – Я вижу, как солнце играет у них на оружии!
Отец, кажется,
– Ну, конечно, – пробормотал он. – Вот что, милый Фарфаль, у меня есть для тебя дело. Вследствие какого-то безрассудного оптимизма с моей стороны у нас почти вышли запасы камней, на которых зиждется финансовое благополучие семьи. К вящему своему позору я обнаружил, что взял на себя слишком много обязательств, которые не в силах выполнить. Нам с тобой нужно вернуться в наш старый дом и набрать, сколько сможем, товара. И безопаснее будет отправиться туда именно вдвоем. Скорее, время не терпит!
– Я помогу тебе, – дальновидно заявил Фарфаль, – если ты пообещаешь в будущем обращаться со мной получше.
– Бальтазар! – заорали тем временем во дворе. – Мошенник! Лжец! Жулик! Где мои тридцать камней?
Голос был мощный и звучал весьма убедительно.
– В будущем я стану обращаться с тобой гораздо лучше, – воскликнул отец, – обещаю тебе!
И, не теряя времени даром, он подскочил к раме и отдернул укрывавшую ее ткань. Никакого света в окне не было, и вообще ничего, кроме пустой и безвидной тьмы.
– А вдруг мир уже совсем кончился, – осторожно заметил Фарфаль, – и там больше ничего нет?
– С тех пор как мы его покинули, там прошло хорошо если несколько секунд, – возразил Бальтазар Хитроумный. – Такова природа времени. В молодости оно и течет быстрее, и путь у него прямей, а к концу замедляется и расползается во все стороны, будто масло по водам тихого пруда.
Сказав так, он снял с окна медлительную заклинательную тварь, работавшую на нем замком, и толкнул внутреннюю раму, которая медленно отворилась. Внутрь тут же ворвался холодный ветер, от которого Фарфаль поежился.
– Ты посылаешь нас на смерть, отец, – сказал он.
– Всех нас рано или поздно ждет смерть, – пожал плечами тот. – Но вот он ты, за миллион лет до собственного рождения – вполне живой и в ус не дуешь. Истинно говорю тебе, что все мы сделаны из чудес. А теперь, сын мой, вот тебе мешочек. Он, как ты вскоре убедишься, пропитан Универсальной Пропиткой Поразительной Вместимости Свана и способен вместить все, что ты в него положишь, невзирая на вес и объем. Когда мы будем на месте, собери туда как можно больше камней. Я же тем временем сбегаю наверх, на холм, и проверю, не попало ли в сети чего-нибудь ценного – вернее, того, что будет считаться ценным, если принести его сюда, в прошлое.
– Я что, первым пойду? – простонал Фарфаль, вцепившись в мешок.
– Ну конечно!
– Но там же так холодно!
В ответ отец ткнул ему в спину не терпящим возражений пальцем. Несчастный Фарфаль, ворча, полез через раму, Бальтазар следовал за ним.
– Как же тут гадко! – поделился Фарфаль, оказавшись на месте.
Они вышли из хижины в конце времен, и парень тут же согнулся в три погибели, нашаривая под ногами голыши. Вот уже первый блеснул зеленым в глубине заколдованной торбы; за ним последовал второй. Небо было совсем темное, но при этом казалось, что нечто заполняет его собою – нечто, не имеющее формы и очертаний.