Осторожно, триггеры (сборник)
Шрифт:
– Он же там наверняка уже сварился.
– Они носили такое в России, – сообщила экскурсовод. – И продолжают носить здесь. Такие меховые шапки – только для праздников, и это еще не самая большая. У некоторых и побольше бывает.
Делорес поставила перед ним чашку чаю.
– Дам пенни, если скажешь, о чем ты думаешь.
– Отпуск наш вспоминаю.
– Хватит уже его жевать, – сказала она. – Лучше отпусти. Сходи лучше, выгуляй собаку.
Он выпил чай. Пока он ходил за поводком, собака смотрела на него выжидательно, будто хотела что-то
– Пошли, мальчик, – сказал Моррисон.
Они повернули налево по переулку и взяли курс на Хит [23] . Он был весь зеленый. Иерусалим – золотой, город из песка и камня. Из еврейского квартала они перешли в мусульманский с его суетливыми магазинчиками, набитыми сладостями, фруктами и яркими одежками.
– …а простыней-то и нет, – рассказывала экскурсоводша Делорес. – Иерусалимский синдром.
– Никогда о таком не слыхала, – отозвалась она. – А ты?
Это уже Моррисону.
23
Хемпстед-Хит – большой лесопарк на северо-востоке Лондона.
– Извините, отвлекся, – ответил тот. – А вот это вот что означает? Когда дверь вся в узорчиках?
– Что тут кто-то вернулся из паломничества в Мекку.
– Вот видишь, – встряла Делорес. – Мы в Иерусалим поехали, а еще кто-то – еще куда-то. Даже в Святой земле бывают паломники.
– Зато в Лондон никто не ездит, – проворчал Моррисон. – Не за этим, по крайней мере.
Делорес его не услышала.
– Так, говорите, они пропали, – подхватила она прошлую нить разговора. – Жена приходит домой из магазина или откуда там, из музея, а простыней-то и нет.
– Именно, – включилась гид. – Она идет на ресепшн и говорит, что понятия не имеет, куда девался муж.
Делорес взяла Моррисона под руку, словно хотела убедиться, что уж ее-то муж пока на месте.
– И где он в итоге был?
– У него случился иерусалимский синдром. Стоял на углу улицы, из одежды только тога – ну, то есть простыни. И проповедовал – нормально так, о том, что надо быть хорошим, слушаться Господа. Любить друг друга.
– Приезжайте к нам в Иерусалим, сумасшествие гарантировано! – вставил Моррисон. – Чем не слоган, хотя и не особенно рекламный.
Экскурсоводша сурово на него посмотрела.
– Это, между прочим, – сказала она чуть ли не с гордостью, – единственное душевное недомогание, привязанное к определенной географической точке. И единственное легко излечимое. Знаете, как его лечат?
– Отбирают простыни?
Гид поколебалась, потом улыбнулась.
– Почти. Достаточно увезти пострадавшего из Иерусалима. Улучшение наступает мгновенно.
– Добрый вечер! – сказал ему человек в конце тропинки.
Они уже одиннадцать лет друг другу кивали при встрече, но Моррисон до сих пор не знал, как его зовут.
– Подзагорели. В отпуске были, а?
– В Иерусалиме.
– Бр-р-р. Ни за что бы не поехал. Не успеешь оглянуться, а тебя уже взорвали или похитили.
– Нам, как видите, повезло.
– Все равно дома спокойнее, а?
Моррисон замялся и вдруг заговорил, быстро, торопливо:
– Мы прошли через молодежный хостел и дальше, в подземелье, в…
Он забыл слово.
– …в подземное водохранилище. Еще Иродовых времен. Они там хранят дождевую воду под землей, чтобы она не испарялась. Сто лет назад кто-то проплыл через весь Иерусалим на лодке – только под землей…
Забытое слово приплясывало где-то на границе сознания, маячило, будто дырка в словаре. Три слога, начинается на «ц», означает такое место под землей, глубокое, гулкое, где хранят воду.
– Да ну? – сказал сосед.
– Ну да, – ответил Моррисон.
Хит был такой зеленый. Он катился пологими волнами, проткнутыми там и сям то дубом, то буком, то орехом, то тополем. Моррисон попробовал представить мир, в котором Лондон разделен пополам, в котором на Лондон ходили крестовыми походами, теряли, завоевывали и снова теряли и так раз за разом.
Возможно, это и не безумие, подумал он. Просто трещины проходят совсем глубоко, или это небо слишком тонкое, так что слышно, когда Господь разговаривает с пророками своими. Но все равно больше никто не останавливается послушать.
– Цистерна, – громко произнес он.
Зелень Хита вдруг стала сухой и золотой, а кожу обдало жаром, будто открылась печная дверца. Словно он и не уезжал никуда.
– …у меня нога болит, – пожаловалась Делорес. – Я пойду обратно в отель.
Экскурсоводша сделалась озабоченной.
– Просто хочу немного посидеть кверху ногами, – объяснила Делорес. – У меня перегрузка, слишком много новой информации.
Они как раз шли мимо лавки на месте заключения Христа. В лавке торговали сувенирами и коврами.
– Устрою себе ножную ванну. А вы двое давайте дальше без меня. Встретимся после обеда.
Моррисон бы, может, и поспорил, да только гида они наняли уже на целый день. Кожа у нее была темная и обветренная – и невероятно белая улыбка, когда она таки улыбалась. Экскурсоводша отвела его в кафе.
– Так что, – поинтересовался Моррисон, – дела идут неплохо?
– Тут не так уж много туристов, – заметила она. – С тех пор как началась интифада [24] .
– Делорес, моя жена… она всегда хотела приехать сюда. Посмотреть святые места.
– Этого добра здесь хватает. Всякой веры, какой пожелаете – христианской, мусульманской, иудейской. Это все еще Святой Город. Я тут всю жизнь прожила.
– Вы, наверное, ждете не дождетесь, когда все устаканится, – сказал Моррисон. – Ну, это… Палестинский вопрос. Политика.
24
Интифада – арабское боевое движение, направленное на захват Палестины.