Осторожный убийца
Шрифт:
Я повернулся на бок. С первого этажа доносились звуки наступившего утра; стук чашек о блюдца, шарканье ног, разговор. Я слышал, как в глотке Биччи булькает вода: он прочищал горло.
В это же время завтра…
Я размышлял, что лучше: оставаться здесь, в этой комнате, в этой кровати, слушая этот шум, или сидеть в тюремной камере в Милане, или прятаться среди холмов по ту сторону границы, в Швейцарии?
Я откинул простыню. Нарастало болезненное ощущение: где-то в желудке я почувствовал холод, словно я проглотил кусок льда.
Я сидел на краешке кровати, бесцельно уставившись в пол. Через тринадцать
Я спустился вниз, в крошечную ванную комнату, принял холодный душ, побрился. Руки были тверды, и я не только не порезался, я даже не поцарапался, хотя предполагал, что мои руки могут задрожать.
Потом оделся и спустился вниз.
Синьорина Биччи подала на завтрак жареных форелей и кружку крепкого кофе.
Биччи уже обслуживал клиента, заправляя бензином обшарпанный грузовичок. В окно я наблюдал за качающимся ручным насосом, слушал болтовню Биччи с водителем грузовика. Позавтракав, я закурил и пошел на берег озера. В ярком утреннем солнце озеро было изумительно красиво: вода голубая, а в голубом небе лениво плыли белые облака.
Около восьми я подошел к вилле.
Сестра Флеминг ожидала меня на веранде. Сняв свою больничную форму, она выглядела удивительно изящно и модно в сером платье и небольшой соломенной шляпке.
– А я решила, что вы сегодня утром опоздаете, – заявила она.
– Я никогда не опаздываю. Автомобиль Биччи сейчас будет здесь.
Я пошел за ней в спальню Бруно. Она уже умыла и побрила его. В его глазах я увидел тревогу.
– Доброе утро, синьор, – сказал я. – Надеюсь, сегодня утром вы чувствуете себя лучше.
– Синьору много лучше, – сказала сестра Флеминг, подкатывая кресло к кровати, – но ночь прошла беспокойно.
Я перенес Бруно с кровати на кресло и стоял рядом, пока она укрывала его пледом, а потом вывез на веранду. Лаура стояла возле перил веранды. Она бросила на меня быстрый изучающий взгляд и, ни к кому персонально не обращаясь, холодным, невыразительным голосом пожелала доброго утра.
– Вы можете отнести сумку сестры Флеминг в машину, Дэвид.
– Да, синьора, – ответил я.
Вечером, думал я, глядя на нее, сегодня вечером я убью тебя. Это твои последние часы на этом свете. Наслаждайся ими: будь милосердна, не смотри так холодно и вызывающе. Через тринадцать часов ты будешь мертва. Ты могла бы прожить последний день достойно, если бы постаралась, но ты продолжаешь строить заговоры и мечтаешь о деньгах, которые, как ты уверена, достанутся тебе. Ты будешь в нетерпении ждать, когда пройдут эти часы, вместо того чтобы молить Бога задержать время и прожить этот день с пользой.
– Дэвид, Дэвид, вы слышите меня? Я очнулся.
– Простите, синьора, – извинился я и повернул обратно.
Сестра
Я отнес сумку сестры Флеминг к автомобилю, стоявшему на дорожке, и поставил на заднее сиденье. Она села в машину.
– Будьте осторожнее, не тряхните синьора Бруно до моего возвращения, – сказала она, когда автомобиль тронулся.
– В ваше отсутствие я буду особенно внимателен к синьору, – сказал я и остался стоять, наблюдая, как старая машина, подпрыгивая и грохоча, помчалась по пыльной дороге.
Итак, спектакль начался. Занавес поднят. Первое действие моего спектакля, да и Лауры тоже, было сыграно. Сестра Флеминг уехала. Следующий акт – уход Марии. А потом события последуют в бешеном ритме – одно за другим. Но пока Мария остается на вилле, занавес останется поднятым над бессодержательным днем.
Я взял лодку Биччи и удочку, отплыл ярдов на пятьсот от бухты, заглушил мотор и принялся удить рыбу. Ослепительное солнце отсвечивало от воды прямо в лицо. Вдалеке я увидел лодки рыбаков, возвращавшихся в Пескатори с ночного лова. Я подумал: встал ли уже Беллини, взглянул ли на часы. Восемь сорок пять. Минуты складывались в часы, часы – в месяцы. Я попытался выбросить из головы все мысли. Лодка потихоньку дрейфовала. Небольшая лужица грязной воды, скопившейся на дней лодки, угрожала промочить мне ноги. Я посмотрел на берег:
Валерия спускалась по каменным ступеням к бухте. Она была в желтом купальнике и даже издалека выглядела очень юной, стоя на стенке пирса и надевая купальную шапочку. В первый раз я посмотрел на нее как мужчина: какая у нее прекрасная фигура, такая же красивая, как у Лауры, но у меня не перехватило дыхание, а сердце не колотилось глухо, как это было с Лаурой. Мои чувства совсем были не похожи на те, которые вызывала у меня Лаура. Валерия должна стать только моей женщиной; и я был готов ждать сколько угодно, чтобы наша любовь переросла во всепоглощающую страсть. Я наблюдал, как она нырнула в воду и лениво поплыла в мою сторону. Отплыв ярдов пятьдесят от бухты, она повернула обратно. Я решил, что она не заметила меня в лодке, и был этому рад. Мне не хотелось разговаривать с ней, пока этот кошмар не кончится. Я следил, как она взобралась на стенку и побежала вверх по ступеням, на бегу снимая шапочку. Я проследил весь ее путь до виллы, пока она не исчезла из виду. Я поигрывал удочкой, дергая леску, и все время думал о ней. Мысли о ней и наше совместное будущее выглядело в моих мечтах как Тадж-Махал, освещенный лунным светом.
Около половины одиннадцатого мужчина в белой рубашке, который накануне внес в мою жизнь смятение расспросами о том, не был ли я в штаб-квартире генерала Костэйна, прошел мимо на моторной лодке. С ним была девушка, коренастая блондинка в зеленом платьице, которое не скрывало ее комплекции, и выглядела она как девушка именно того сорта, на каких обычно женятся американские сержанты; девушка, которой хочется иметь семью и уйму детей. Он помахал мне, послав широкую, дружескую ухмылку. Я помахал в ответ, но улыбка получилась натянутой. Я следил за лодкой, направляющейся в Палланцу, а когда она скрылась из виду, тяжело и прерывисто вздохнул.