Острее клинка(Повесть)

Алексеев В. О.

Петербургского губернатора Перовского провожала почтительная толпа — нарядные дамы, офицеры, жандармы…

В последнюю минуту перед отправлением возле их вагона оказался бедный мужичок, совсем старенький, в армяке, подпоясанном веревкой, в лаптях, онучах, с холщовым мешочком на плече. Мужичок то ли опоздал, то ли потерял своих, но, когда ударил колокол, не разобрался, где что, и засеменил к вагону Перовских. И так как это случилось в последний момент и неожиданно, никто не поправил его, не подтолкнул в нужную сторону, в голову

состава, где были зеленые вагоны третьего класса для простонародья. Мужичок пробился к дверям и уже было схватился за поручни, как жандармский офицер, стоявший в тамбуре, ударом ноги сбил его с подножки на перрон. Мужичок упал на спину. Оторвался и покатился в сторону его мешок.

Платформа с людьми поплыла назад, а Соня с широко раскрытыми глазами смотрела то на несчастного мужичка, то на отца, который стоял возле окна и, надувая губы, мурлыкал какой-то мотив…

Соня не помнила, чтобы она когда-нибудь испытывала к нему теплое чувство. Может быть, в самом далеком детстве, когда была несмышленышем и не замечала, как часто плачет мама…

Мама приняла ее решение молча и покорно. Она давно стала замечать, что младшая дочь уходит от нее. Но с Машей, старшей сестрой, у Сони произошло бурное объяснение.

Сестры всегда ладили друг с другом, даже дружили. Они многое любили одинаково. Вместе ездили на концерты, в оперу, не пропускали ни одной выставки в Академии художеств. Но для Сони все это постепенно отодвигалось на второй план; последний год перед уходом свои светские обязанности она выполняла автоматически; выполняла, потому что не хотела до поры до времени беспокоить мать.

Маша вначале просто не поверила, что сестра уходит к каким-то чужим людям.

— Ты пойми, — убеждала ее Соня, — они мне не чужие. Они для меня значат очень много.

— Но не больше, чем твои родные?

Сестра смотрела на Соню испуганно и удивленно.

Соня не стала кривить душой:

— Больше, Маша.

— Больше, чем я?

— Да.

Соня знала, что сделала ей больно, но ответить иначе ей не позволила совесть.

Впоследствии она жалела об этом ответе. Можно было промолчать. Тем более, что всего происходящего с ней сестре все равно было не объяснить.

* * *

Как-то возвращаясь с урока от одного балбеса, которого папаша готовил в военное училище, Сергей встретил Соню.

Она как будто через силу произнесла несколько приветливых слов и сразу словно отстранилась, отодвинулась от него.

— Что с вами, Соня? — спросил он.

— У вас есть мать? — неожиданно резко повернулась к нему она. — Вы ее любите? Впрочем, что я спрашиваю. Конечно, любите. Я не о том… Как ей живется? Вы ее давно видели?

В ее быстрых вопросах он почувствовал тревогу.

Сергей ответил, что мать видел давно, но думает о ней часто и с тоской…

Соня кивнула. Сергей увидел, что глаза ее заблестели.

— Пойдемте со мной, — решительно, с какой-то неестественной для нее поспешностью заговорила она, словно боясь передумать. — Мне очень надо. И ни о чем не спрашивайте.

В подъезде богатого особняка возле Таврического сада Соня позвонила.

Старик швейцар принимал у Сони пальто и, вздыхая, бормотал:

— Ах, барышня, разве можно по такой погоде в такой ротондочке? Совсем вы худенькая стали, в чем душа держится… Ее превосходительство вас наверху дожидается, в гостиной. Прошу вас.

Он остался с шинелью Сергея на руках и смотрел, сгорбись, как Сергей и Соня медленно поднимаются по мраморным ступеням.

В огромной комнате, освещенной одной настольной лампой, в уголочке дивана, кутаясь в плед, сидела маленькая, нестарая еще женщина и смотрела на вошедших испуганными глазами.

— Мамочка! — прошептала Соня и прижалась к ее коленям.

«Зачем она позвала меня? — подумал Сергей. — Я же явно неуместен при их встрече…»

— Подойдите сюда, — тихо позвала его женщина, — господин… молодой человек… я не знаю, как принято у вас. Простите.

— Сергей Михайлович.

— Да, да, Сергей Михайлович, прошу вас, садитесь сюда, к свету.

Он послушно сел на диван рядом с ней. Она долго рассматривала его.

Соня примостилась на ковре возле ног матери и заглядывала в ее лицо снизу вверх с грустной улыбкой.

— Вы извините, Сергей, что я вас так бессовестно завлекла. Но мама очень хотела познакомиться с кем-нибудь из наших. Вы уж поскучайте с нами немного. Я сюда ненадолго.

При последних словах лицо матери болезненно дрогнуло.

— Ну, что вы, — Сергей неловко успокаивал обеих, — я очень рад знакомству. Мы только что говорили с Соней о моей матери.

— Вы любите свою мать? — спросила женщина, и Сергей невольно посмотрел на Соню.

— Да, конечно, — ответил он.

— Говорят, нигилисты не признают никаких чувств.

— Кто же это говорит?

— В нашем доме, — неопределенно повела рукой женщина, — наши знакомые.

— Ах, мамочка, — с досадой вырвалось у Сони, — ты бы поменьше слушала всякие россказни.

— Тебе легко говорить, — возразила мать, — а я целые дни одна.

— Разве я похож на человека, для которого нет ничего святого? — с улыбкой спросил Сергей.

— Я не вас имела в виду, — смутилась женщина, — вы производите хорошее впечатление.

— Вот спасибо, мамочка! — захлопала в ладоши Соня. — Ты даже не представляешь, какой комплимент сделала Сергею Михайловичу. А то он, бедненький, думал, что похож на серого волка.

— Ну что ты, Соня, — пыталась угомонить ее мать, — ты бог знает что говоришь. Что про меня подумает гость?