Острее шпаги (Клокочущая пустота, Гиганты - 1)
Шрифт:
Всадник не стал ждать конца препирательствам и подъехал к воротам. Привратник, увидев его в щелеобразное окошко, потребовал назвать пароль. Доносились грубые ругательства и звон шпаг. Очевидно, гвардейцы продолжали, но уже менее изысканно, выяснять отношения с мушкетерами, которые помешали им задержать всадника, действуя, как всегда, против гвардейцев кардинала по принципу: "Что хорошо его высокопреосвященству, может не понравиться королю".
– Пароль!
– потребовал еще раз привратник.
– "Мыслю - следовательно, существую", - произнес по-латыни всадник и
Слуга повернул своего измученного мула и поехал искать трактир мимо дерущихся на шпагах солдат, с удовлетворением отмечая, что гвардейцы вынуждены отступить. Мушкетеры не стали их преследовать, и один из них, великан с лихо закрученными усами, подмигнул Огюсту.
– Откуда?
– низким басом спросил он.
– Из Амстердама, сударь, - с подчеркнутой готовностью ответил слуга и подобострастно улыбнулся.
– А мы думали, из Бордо, - добродушно заметил мушкетер, вкладывая шпагу в ножны.
– Там, говорят, вино отменное.
Всадник, отдав поводья выбежавшему послушнику, скинул черный плащ и оказался в офицерском мундире нидерландской армии. Он вошел в мрачное монастырское здание вслед за встречавшим его аббатом со строгим аскетическим лицом.
Толстые, как в крепости, стены, низкие арки, темные коридоры и благоговейная тишина, подчеркиваемая отзвуком шагов под сводчатыми потолками, заставляли говорить вполголоса.
– Его преподобие благочестивый отец-настоятель отвел для моих гостей монастырскую трапезную, дорогой Декарт, - обернулся к офицеру аббат.
– В ожидании тебя они восхищаются твоей отвагой.
– Надеюсь, дорогой Мерсенн, эти толстые стены - надежная защита от преследований?
– Монастырь - крепость духа и веры, ни один воин его величества или его высокопреосвященства не осмелится войти сюда.
– Да благословит бог совместные усилия правителей Франции во всех государственных делах, - с иронией произнес Декарт и другим уже тоном добавил: - С кем же встречаемся мы, дорогой аббат?
– С моими корреспондентами, с которыми ты поддерживал через меня почтовую связь. Ты узнаешь и Омара Торричелли, вынужденного преодолеть еще более дальний путь, чем ты. И Пьера Ферма, с которым встречались в Египте. Интересен будет и юный Блез Паскаль, изобретатель и естествоиспытатель, а также его отец Этьен Паскаль - математик, де Бесси и другие, с кем увидишься.
– Пьер Ферма?
– задумчиво повторил Декарт.
– Еще бы не помнить! Могила Диофанта! Но по поводу его последнего, пересланного вами письма у меня серьезные возражения.
– Для того мы и собрались здесь, чтобы всех выслушать, - сказал аббат, распахивая двери трапезной.
В этот день по указанию отца-настоятеля все монахи вкушали пищу по своим кельям.
При виде Декарта и аббата Мерсенна его гости, приветствуя философа, встали с лавок у длинных столов.
– Рене! Мы не виделись пятнадцать лет!
– идя навстречу Декарту, протянул руку Ферма.
– Вы немало преуспели, почтенный метр! Потолстели! Обзавелись семьей?
– Да, пока трое детей. Старшего, Самуэля, привез в Париж учиться.
– Пусть учится, становится ученым и не допускает ошибок, подобных отцовским.
– Что вы имеете в виду, Рене?
– Я сообщу свои соображения не только вам, но и всем присутствующим.
Немного озадаченный такой встречей, Ферма отошел, но ему пришлось сразу же вернуться, потому что аббат Мерсенн попросил его поделиться с гостями монастыря своими новыми открытиями в области математики.
Декарт устроился на краю скамьи, отставив в сторону огромную ногу в ботфорте, и презрительно фыркал, покручивая свой офицерский ус.
Рядом с ним сидел бледный юноша лет девятнадцати - Блез Паскаль, странно выглядевший среди почтенных собратьев по науке, каждый из которых занимал заметное место в обществе - кто юрист, как Ферма, кто офицер, как Декарт, или монах, подобно Мерсенну.
Пьер Ферма говорил по-латыни изысканно и почтительно, но, касаясь математики, с неуловимым чувством превосходства, чего сам не замечал, будучи человеком скромным и добродушным:
– Мне привелось вести в Тулонском парламенте дело крестьян против герцога Анжуйского. Спор касался денежной компенсации за перешедшие к герцогу земли после спрямления им извилистой линии границ земельных угодий. Подсчитать утраченные крестьянами площади, ограниченные прежде неправильными кривыми, никто не умел, приблизительные же подсчеты герцог отвергал как заведомо неверные, в результате крестьяне остались и без земли, и без денег за нее, а судейское дело зашло в тупик. Я предложил любую извилистую линию разбивать на отрезки, которые практически точно являются кривыми второго порядка: либо частями эллипса, либо параболы, либо гиперболы, то есть сечениями двух соприкасающихся вершинами конусов, с раструбами, уходящими в бесконечность.
– Бесконечность!
– воскликнул юный Блез Паскаль, длинные светлые волосы которого обрамляли узкое бледное лицо с горящими глазами.
– Как это страшно!
– Не более страшно, чем любая другая величина, выраженная числом, - с улыбкой сказал Ферма.
– Но ее нельзя представить!
– возразил Блез Паскаль.
– Нет, почему же? Эта величина вполне реальна. Она бесконечна, но не беспредельна. Пересеките один из конусов, о которых я говорил, плоскостью, перпендикулярной их оси.
– Будет круг!
– нашелся Блез Паскаль.
– Теперь, если начать поворачивать эту плоскость, мой друг, что вы получите в сечении?
– Разумеется, эллипс.
– А если повернуть плоскость еще больше, приближаясь к положению, параллельному образующей? Останется ли эллипс эллипсом?
– Конечно!
– откликнулось сразу несколько голосов.
– Только большая ось эллипса так удлинится, что ее конца и видно не будет, - заметил старший из Паскалей - Этьен.
– Она может стать сколь угодно длинной, не правда ли? А если плоскость станет параллельной образующей конусов и уже нигде не пересечет конуса, куда денется конец нашего удлиненного эллипса?
– с присущей ему манерой задавать загадки спросил Ферма.