Острие копья

Стаут Рекс

– Верно, – согласился я и закрыл свой блокнот. – Совершенно верно. Но я не являюсь официальным лицом.

Если я приеду к нему вот так, он вправе вышвырнуть меня вон. Но он друг вашей семьи или, по крайней мере, считает себя таковым. Мне нужно, чтобы меня представили ему.

– Разумеется, вам нужна рекомендация, – сказал Ларри, вставая с травы и отряхивая брюки. – Но вы ее не получите. Ваша шляпа, кажется, в доме?

Я кивнул.

– Я захвачу ее, когда мы пойдем звонить по телефону. А теперь послушайте меня. Я хочу попросить вас позвонить Мануэлю Кимболлу, Робертсонам и в клуб «Зеленые луга». Это все, что мне пока нужно, остальное потом будет видно. Мне нужно повидаться и поговорить со всеми этими людьми, и чем скорее вы поможете мне в этом, тем будет лучше.

Ниро Вульф знал достаточно много, чтобы заставить полицию согласиться на эксгумацию. Это была договоренность, но он не все им сказал. Неужели вы хотите, чтобы я обратился к прокурору и рассказал ему столько, сколько он потребует за то, чтобы дать мне разрешение всюду бывать и со всеми говорить? Он сейчас зол на нас с Вульфом, потому что знает, что мы кое-что ему не говорим. Я готов помириться с ним, если на то пошло. Я люблю заводить друзей, чего не скажешь о вас. Если вы снова назовете это шантажом, мистер Барстоу, я готов получить у вас мою шляпу и откланяться. А там пусть идет, как идет.

Это был недопустимый прием, но выхода у меня не было. Беда этих двоих, особенно брата, была в том, что они привыкли всегда чувствовать себя в полной безопасности, осознавать свою независимость и беречь свое достоинство. Они не знали, что такое страх, и теперь приходилось напоминать им, что он есть. Они действительно испугались, когда поняли, что я серьезен, а если бы мне еще удалось посвятить их во все мои планы на этот день, думаю, у них были все основания испугаться.

Они сдались. Когда мы вернулись в дом, Сара позвонила Робертсонам, а ее братец – в гольф-клуб «Зеленые луга» и Мануэлю Кимболлу. Я решил, что у меня мало шансов узнать что-либо от прислуги, особенно если ее вышколил дворецкий Смолл, поэтому, когда все телефонные звонки были сделаны, я взял свою панаму и покинул дом. Ларри вышел со мной на боковую террасу, видимо, убедиться, что я не проберусь тайком обратно в дом, чтобы подслушивать у замочных скважин. Когда мы спускались по лестнице, к дому подъехала машина. Вышедший из нее человек заставил меня довольно ухмыльнуться, ибо это был Г. Р. Корбетт, тот самый детектив из прокурорской команды, который пытался вломиться в особняк на Тридцать пятой улице. Я тогда неплохо выполнил роль вышибалы. Я весело поприветствовал его и хотел было пройти мимо, но он окликнул меня:

– Эй, ты!

Я повернулся. Ларри, стоя на террасе, с любопытством наблюдал эту сцену.

– Вы зовете меня, сэр? – вежливо осведомился я.

Корбетт, не утруждая себя ответом, сделал шаг в мою сторону.

Я остановился, продолжая глядеть на него с улыбкой, а потом обратился к Ларри.

– Мистер Барстоу, это ваш дом. Может, вы объясните ему, зачем я был здесь?

По лицу Ларри я понял, случись так, что ему пришлось бы послать поздравительную открытку к Рождеству кому-либо из нас, скорее я бы получил ее, чем Корбетт.

Ларри действительно объяснил ему все.

– Мистер Гудвин был приглашен моей сестрой для консультаций. Возможно, мы снова пригласим его. Вы тоже ведете расследование?

Корбетт крякнул и метнул на меня недобрый взгляд.

– Значит, снова захотелось побывать в Уайт-Плейнс? – язвительно промолвил он.

– Отнюдь, нет, – покачал я головой. – Мне не нравится сонная дыра, где все так ленивы, что не с кем даже об заклад побиться на довольно кругленькую сумму. – Я повернулся, чтобы уйти. – Пока, Корбетт. Не буду желать тебе неудачи, потому что даже при большой удаче памятник тебе не поставят.

Не обращая внимания на брань и проклятия, несущиеся мне вслед, я сел в свою машину и уехал.

10

Прежде всего я решил навестить Робертсонов, ибо знал, что визит будет коротким. Миссис Робертсон с дочерьми была дома. После звонка Сары они ждали меня. Все три дамы подтвердили, что были у Барстоу вечером пятого июня, накануне похорон. Приехали они около восьми, а уехали в полночь. Они все время были с миссис Барстоу, Сарой и Ларри. Я еще раз уточнил, что это было именно пятого июня, а затем задал еще

несколько незначительных вопросов о семействе Барстоу, но вскоре понял, что нет никакого смысла расспрашивать дальше. Робертсоны явно не собирались обсуждать своих близких друзей с каким-то незнакомцем. Они категорически отрицали саму возможность какого-либо недомогания у миссис Барстоу, видимо, не зная, что мне все известно.

Было уже более пяти вечера, когда я наконец попал к Кимболлам. Их поместье показалось мне менее живописным и ухоженным, чем поместье их соседей Барстоу, но значительно больше. Я проехал с полмили, прежде чем подъехал к дому. Подъездная аллея, пересекая ручьи, тянулась через изрезанную каменными оградами зеленую равнину. Слева виднелась рощица. Дом стоял на невысоком холме, окруженный парком из вечнозеленых растений. Трава на лужайке перед домом была аккуратно подстрижена, но здесь, как и на всем пути по поместью, я не увидел цветников. Дом был меньше, чем у Барстоу, недавней постройки, деревянный, с высокой, островерхой черепичной крышей – смесь всех стилей архитектуры, что у меня значилась, как «стиль короля Вильяма». За домом простиралась большая ровная лужайка, куда и направил меня толстый дворецкий в униформе, вышедший из дома, как только я подъехал. Здесь я уже не увидел никаких каменных заборов, трава была коротко подстрижена, и сюда вела узкая, усыпанная гравием дорога. Это было отличное взлетное поле. В конце его виднелось длинное бетонное строение ангара. К нему я и направил свою машину, ибо тут заканчивалась гравиевая дорога. Рядом с ангаром была длинная и достаточно широкая зацементированная площадка, на которой стояли два автомобиля.

Кимболла я нашел в ангаре. Он стоял у умывальника и мыл руки. В ангаре, почти полностью занимая его, опустившись на хвост, стоял большой красный с синими крыльями аэроплан. В нем, что-то исправляя, возился механик. В ангаре было чисто, все лежало и стояло на своих местах – инструменты, канистры с маслом и прочее. Вдоль стен тянулись металлические стеллажи, у умывальника на крючках висели четыре чистых полотенца.

– Меня зовут Гудвин, – представился я.

– Я ждал вас, – кивнул Мануэль. – Я уже освободился, и мы можем пройти в дом, там нам будет удобнее. Можешь оставить все до завтра, Скиннер, если хочешь, – сказал Мануэль механику. – До вечера мне ничего не нужно.

Он закончил вытирать руки, и мы пошли к площадке, где я также оставил свой «родстер». Каждый из нас сел в свою машину, и мы направились к дому.

Кимболл показался мне вежливым и приветливым, хотя и был для меня в своем роде иностранцем и действовал мне на нервы. Он провел меня в большую комнату и усадил в удобное кожаное кресло, а затем приказал толстому дворецкому принести напитки. Увидев, что я осматриваюсь вокруг, тут же пояснил, что меблировкой дома занимались они с отцом, и каждый делал это, сообразуясь со своим вкусом. В доме нет женщин, на чей вкус следовало бы полагаться, а декораторам они не доверяют.

Я понимающе кивнул.

– Мисс Барстоу мне говорила, что вы давно потеряли мать?

Я сказал это просто так, без всякого умысла, не задумываясь, что делаю, но по привычке наблюдал, какой эффект произведут мои слова. Я был удивлен, как изменилось его лицо. По нему как бы пробежала судорога, иначе не скажешь. Длилось этот лишь мгновение, однако я представил, что творилось у него внутри. И все же я не был уверен, что произошло это от того, что я упомянул о его матери, возможно, он просто испытал какую-то внезапную физическую боль. Во всяком случае я предпочел более не касаться этой темы.

– Насколько я понимаю, вы расследуете обстоятельства смерти отца мисс Барстоу? – внезапно спросил он.

– Да, и, в какой-то степени, по ее просьбе. Он также был отцом ее брату и мужем миссис Барстоу, не так ли? – уточнил я.

На его лице мелькнула улыбка, и я почувствовал на себе косой взгляд его черных глаз.

– Если это ваш первый вопрос, мистер Гудвин, то вы его весьма остроумно сформулировали. Браво. Что ж, отвечу. Я не могу позволить себе говорить иначе об умершем, таково мое личное убеждение. Я восхищаюсь мисс Барстоу…