Остров без пальм

Раин Олег

Словом, старичок за рулем был практически своим. Кожа его напоминала кору древнего дуба, и всю дорогу я украдкой поглядывала в сторону водителя. Каждая морщинка представлялась мне событием в долгой жизни старика — может быть, какой-то радостью или напротив горем. И оттого лицо сторожа походило на загадочный ребус. Лет ему было много, — я бы смело дала все сто. И все же скрипучим своим «Москвичом» старичок управлял уверенно, в два счета домчав до поселка. Он и высадил меня, где просила, — на улице Учителей, проходящей параллельно моей Ломоносовской. Предосторожность оказалась нелишней. Миновав овражек и проникнув на территорию огорода, я сразу разглядела чужие следы. По нашим газонам чужаки прогулялись, сломав легкий штакетник, помяв мамины георгины и кусты неокрепшей японской

айвы. Мимо зарослей кинзы, петрушки и лука я прокралась к шелковице, за которой начиналась ограда и тут же рассмотрела незнакомую иномарку. Можно было не сомневаться, что охранялы Бизона расположились в ней. То есть устроились на некотором отдалении — в тени огромной вишни, но и дураку было ясно, что это засада.

Не рискнув заходить в дом, я извлекла из-под навеса свой велосипед, маску с трубкой перевесила на багажник и той же партизанской тропой выбралась наружу. Живо вращая педалями, уже через пяток минут доехала до Юлькиного дома.

Родичи подружки жили просторнее нашего. Вернее, огород у них был меньше, зато домину они отгрохали в два этажа и сразу на семь комнат. Комнаты, понятно, планировалось сдавать отдыхающим, и ничего удивительного, что, приходя в гости, я то и дело натыкалась на новых людей. Мне это казалось диким, Юльку же подобный бедлам, как ни странно, совсем не смущал.

Вот и сегодня здесь играла музыка, шумели голоса, правда, повод для веселья оказался весомым. Войдя во двор, я с ужасом припомнила о Юлькином дне рождения. Вот же елки зеленые! Она ведь меня звала, а я из-за расстройств забыла. Хуже нет, чем не помнить о таких вещах, и я почти повернула назад, когда меня заметили.

— Ксюха, давай к нам! Наконец-то! — из распахнутого окна мне махали ладошками ребята: Егор, Максик, Нинка и, конечно, сама Юлька.

— А мы, блин, ждем ее, ждем…

— Не видишь, она только с пляжа. Платье даже мокрое.

Видок у меня и впрямь был не ахти, но я же не знала ничего о гостях!

Гремел ударник, стонала электрогитара. Это была любимая Юлькина группа «Ариягром». Под нее сейчас и танцевали. На этих хипужников в нашей школе все западали, а мне вот они не нравились. Да и что там могло нравиться? Дергали куски из классики, пересаживали на бас-гитары и выдавали за свое собственное. Я уже и Листа фрагмент угадала однажды, и отрывки из Чайковского с Шопеном. А главное — эти воровайки пытались штамповать моду. В прошлом году в драных шортах по сцене прыгали, косичками трясли, а в этом перешли на патлы и оглушительный клёш. Ну и подражателей, понятно, хватало. Такие вещи меня уже просто бесили. Потому что стоило солисту группы сесть на иглу, и молодняк тут же начинал героинить с ударной силой, а когда Сеня Пашук, ударник из «Ариягрома», рыбкой сиганул из ресторанного окна Останкино, в разных городах за ним последовала целая стайка дурочек-самоубийц. Вот и люби после этого кумиров! Дурдом, если не сказать больше. Туговатые на ухо фэны копировали любой жест, любое тату, любую интонацию. Именно поэтому иных «звезд» я крепко бы отходила ремешком, поскольку ребятки явно не догоняли, что своими понтами реально ломают жизни сотням и тысячам поклонников.

— Здорово, Ксюх! Давай сюда велик…

Я не сразу узнала Витьку Анциферова.

— Привет! Ты-то как тут?

— Да вот — тебя ждал…

Я фыркнула. Чуть помешкав, передала Витьке велосипед. Я не видела одноклассника чуть больше месяца, но мне показалось, что Витька изменился. Загорел, само собой, стал выше, но главное… То есть я даже не сразу поняла, что с ним случилось. А может, и не случилось с ним ничего, но смотрел он на меня как-то странно. Непривычно, я бы сказала.

Вот Егор остался таким же — в кепи с длиннющим козырьком, худой, разболтанный. И те же рассыпанные по круглой физиономии веснушки, широкий нос, ни на секунду не сходящая с лица улыбка. Я даже поразилась: «Мамочка моя! — и по такому пентюху я когда-то страдала».

Странная вообще-то история. Мальчишки, в первом классе казавшиеся красавцами, лет через пять-шесть становятся форменными гусаками, а иногда получается совсем даже наоборот. Короче, история про гадкого утенка и симпатичного

козленка. Вот наш Егор (пару лет назад его дружно стали именовать Егэ) как раз и оказался таким козленочком. Был симпампушей на все сто, а стал клоуном. Конечно, мы все равно держали Егэ за своего, охотно приглашали на пирушки, но с прежними романтическими чувствами как-то уже не клеилось. Кстати, на «Егэ» он совсем не обижался, хотя, на мой взгляд, звучало это ругательно. Почти как ботаник. И если Егэ принимал имечко, как родное, значит, что-то в нем такое действительно было. Иначе не пересчитывал бы денежки по пять-шесть раз, не крутил без конца в руках всевозможные блесткие цепочки. Правда, и у Егора случались периоды задумчивости — редко, но бывало. И тогда, наблюдая его без клоунской улыбки, без мелькающей на пальце цепочки, с замершим очеловеченным взглядом, я вновь припоминала свое былое увлечение. Кто знает, поработай Егор над своим имиджем, прежние воздыхательницы могли бы к нему и вернуться…

— Сыт даун, миледи! — Максим, самый верткий из сегодняшних кавалеров, подхватил плетеное кресло и придвинул ко мне. — Тэйк э плэжа, плиз!

— Э-э, куда? Мое кресло! — завопил Егор. — Что за блин! Встать на секунду нельзя!

Юлька, закутанная в шаль, вся из себя в бисере, сережках и прочих сверкающих фенечках-колечках, подплыла ко мне точно разукрашенная древнегреческая ладья. Томно обняла, звучно чмокнула.

— Привет, подруженька! Я уж думала, ты про меня забыла.

— Хоть бы, блин, позвонила! — снова заорал Егор. Все посмотрели на него с одинаковым чувством — чего вроде базлать-то? Но он только радостно заржал. Таким вот он и стал — наш былой скромный красавчик — горластым и вздорным. Самое интересное, что, не будучи ботаном, учился Егэ на отлично и в математике просекал лучше всех, — словом, был первым из первых, но вот по жизни все равно смотрелся полным комиком. Комикадзе, как говорили некоторые.

— У Ксюшки сотового нет, — пояснила Юлька.

— Что? До сих пор?!

— До сих и до тех. Она их терпеть не может. Принципиально.

Я взглянула на подружку с благодарностью. Я бы так ни за что не сформулировала. «Терпеть не может» — это надо же! И таким тоном произнесено, что всем присутствующим тут же станет стыдно. За свои смартфоны да айфоны. И конечно, никто не дотумкает, что на простенький телефончик я просто пока не скопила денег.

Стеснительная Нинка открыла и закрыла рот. Наверное, тоже что-то хотела сказать про телефон. Или даже сказала. Но так тихо, что и сама не услышала. Да еще и смутилась на полуслове, поспешив без того не озвученное превратить в мутноватое «хи-хи». Впрочем, никто кроме меня этого не заметил. А ведь Нинка была рослой, даже симпатичной девицей! И все, блин, насмарку из-за чертовой стеснительности. Могла бы королить, если бы не злобная мамаша. А вот затюкала бедную девоньку, и непонятно теперь, что из нее вырастет…

— Слушай, я только на минуту, — попыталась я улизнуть из объятий Юльки. — Поздравить и обратно.

— Куда это обратно? — возмутился Максим.

— Ну… — я споткнулась.

— Чего ну-то? Лето же, холидэй! — гаркнул Егор-Егэ.

— В самом деле? — Юлька погладила меня, словно кошечку. — Посидишь, развеешься. Куда спешить-то?

— Ага, «Последнего самурая» посмотрим, — подхватил Максим. — Я диск принес. С Томом Крузом.

— Такой милашечка! — по-девичьи пискнул Егор. Это он над Юлькой издевался. Помнил еще, как пару лет назад она притащила в класс альбом с его фотографиями. Тома Круза, естественно, не Егора. Действительно, увлекалась одно время. И ничего страшного, на мой взгляд. Влюбиться в актера имеет право любая нормальная девчонка!

— А фильм крутой, не хуже «Гладиатора», — авторитетно кивнул Максим. — Главное, видно, что актеров учат махаться на мечах. Это у нас одно мелькание…

— Понимаешь, я бы с удовольствием, но совершенно не могу, — я умоляюще взглянула на Юльку. Вот ведь гадость какая — ничего нельзя внятно объяснить! Даже в такой день и даже лучшей подруге. Ни про бегство, ни про «Варьку», ни про братика.

— Мне надо, правда! А это тебе, — я решительно стянула с руки сердоликовый браслет, протянула Юльке.