Остров Демонов

Боуман Джон

Неожиданно она повернулась и с рыданиями приникла к груди юноши. Его руки обвили ее, и она прижалась к нему еще сильнее.

Пьер ослабил объятия. Его взгляд стал удивленным, почти испуганным.

— Пресвятая Богородица! — воскликнул он.

Маргерит стояла, раскрыв объятия, и любовалась им. Он был для нее целым миром! Пьер снова обнял ее, и его жар передался ей.

Она оторвала свои губы от его губ. «Не уезжай!»— хотела сказать Маргерит.

— Скоро! — вместо этого сказала она. — Уезжай быстрее! Они уже скоро приедут!

— Моя дорогая! —

он встал на колено перед ней и взял ее за руку. На ее пальце сверкнул зеленый камень. — Ты давала обет? — спросил он, готовый переступить даже это.

Она покачала головой.

— Но мой дядя подписал бумаги…

— Предоставь это мне.

Именно этого она и ждала. Именно об этом она молилась. И теперь, когда загаданное произошло, все казалось безнадежным. Что они могли сделать против таких сил?

Пьер повернул ее к себе.

— Теперь этому не бывать, — сказал он. — Ты должна верить только в меня. Ты веришь в меня?

Она снова приникла к нему и словно ожила.

— О, да! — прошептала Маргерит.

— Клянусь честью рыцаря, что ты не будешь принадлежать ни Турнону, ни кому бы то ни было еще, кроме меня — как я принадлежу тебе. Это мой обет, дорогая моя.

Спокойствие мгновенно овладело душой Маргерит, силы совершенно оставили ее тело, и она беспомощно повисла на его руках.

— Я отправляюсь прямо к дяде, — пообещал он. — Стой на балконе, чтобы я мог видеть тебя, когда буду проезжать. — Он приподнял ее подбородок и улыбнулся. — Ты будешь ждать?

Она кивнула.

— И больше никаких страхов?

Маргерит покачала головой.

— Хорошо Теперь я, Пьер де Шабо, граф де Муи, даю тебе свой обет…

ГЛАВА 17

Монахи собрались вокруг черного Баярда, с благоговейным страхом глядя на огромные копыта и горящие глаза. Пьер поцеловал руку аббату, обнял его и вернулся к великолепному рысаку — подарку второго дяди, адмирала. Он обнял монахов: брата Жана, брата Гиацинта, брата Ноэля и даже брата Эсташа, а потом и иеромонаха, отца Бонифация. Ловко вскочил в седло под одобрительные возгласы братии. Нагнулся к брату Жану.

— Что ты теперь думаешь о молодом петушке, Жан? — тихо спросил Пьер и поднял Баярда на дыбы, отсалютовав таким образом аббату.

— Счастливого пути! — услышал он вслед, помахал шляпой и галопом вынесся из аббатства.

Счастливого пути! Хотелось бы надеяться на это. Холодный ветер дул ему в лицо и в ноздри Баярду, так что до конца стены аббатства он ехал рысью; но, добравшись до имения Коси, перевел коня на шаг, ища глазами балкон.

Стоявшая на балконе одинокая фигурка заметила его и махнула шарфом. В ответ он снял шляпу. При виде Маргерит, такой одинокой и преданной, слезы выступили на его глазах, но он продолжал улыбаться, надеясь, что возлюбленная не заметит слез.

Его жизнь — сначала в аббатстве, потом при дворе и на поле боя, среди рыцарей — была лишена нежности. Только здесь, под старой яблоней, Пьер нашел ответ на свои чувства, обретя силу. Он всегда ее любил, но теперь… Как она выросла за эти четыре года…

Кровь прилила к его щекам, и сердце забилось, когда он подумал о своем желании соединиться с ней. Он по-прежнему любил, но теперь он желал!

— Моя дорогая! — крикнул он. Баярд тряхнул головой: с ним тоже часто разговаривали. — Да нет, я не тебе, — крикнул Пьер. Ему не хотелось терять Маргерит из виду, хотя он и чувствовал нетерпение Баярда.

— Скоро! — отозвалась девушка. — Поезжай скорее!

Рыцарь, который медлит перед решающим сражением, лишь наполовину рыцарь. Пьер похлопал Баярда по шее, и тот заржал. С непокрытой головой Пьер низко пригнулся в седле, пришпорил Баярда и, разбрызгивая дорожную слякоть, поскакал в Париж.

ГЛАВА 18

Роберваль приветливо улыбался, но его глаза бегали: он не мог понять действий Турнона, приведших их во вражеский лагерь.

— Я восхищаюсь твоими угрызениями совести, дядя, но нужно вовремя менять привязанности, а наши планы так долго откладывались.

Роберваль украдкой перевел взгляд с Турнона, спокойно беседовавшего с мадам де Пуатье и дофином, на коннетабля де Монморанси, грубого, безжалостного воина, который так же, как и Шабо, был фаворитом короля и соперничал с адмиралом в борьбе за право удостоиться милости Его величества. Так же, как Шабо был связан с интересами герцогини д'Этамп, Монморанси тяготел к дофину и Диане де Пуатье. Коннетабль слушал, подозрительно оглядывая тщедушную фигуру горбуна.

— Картье принес короне Франции империю — более великую, чем Милан или вся Италия, которая стоит нашей земле столько крови и золота. Мы слишком долго наблюдали за тем, как испанские корабли вывозят богатства дальних морей…

Дофин нервно заерзал, протянул руку к бокалу с вином; но тотчас же отдернул ее, когда сверху мягко легла рука Дианы, и вновь расслабился.

— С самого рождения я слышу разговоры о колонизации, — мрачно сказал он. — Это безлюдная земля, совсем не такая богатая, как Мексика или Перу…

— Совершенно верно, Ваше Высочество, но цветущая и плодородная — с реками, впадающими в океан, где со времен Колумба наши рыбаки ловят для Франции треску и макрель. Разве можно терять так много из-за отсутствия желания и смелости? С помощью семечка этой колонии Ваша светлость взрастит дуб, который затмит могущество Генриха П.

— И вы пришли к нам лишь спустя столько времени? — вступила в разговор Диана. — Эту идею долго вынашивал адмирал де Шабо.

Турнон склонил голову.

— Влияние адмирала ослабевает, мадам. А мы не можем больше ждать. Для Франции это означает победу и процветание — разве мы способны отказаться от того, что так важно для Франции? — Турнон улыбнулся, веря в свое умение убеждать.

Монморанси хлопнул сильной ладонью по спине дофина. Это удивило Роберваля, но Генрих сделал вид, что не заметил фамильярности.