Остров Эллис
Шрифт:
— Он сладкий, вкусный. Вот увидишь, — уговаривал он.
Яков уставился на экзотический фрукт. Он так сильно проголодался со времени своей морской болезни, что раньше, чем Марко успел проинструктировать его относительно высокого искусства поедания бананов, он откусил у него макушку целиком, вместе с коркой.
— Нет, нет, кретин!Его надо сначала очистить. Смотри… Вот так.
Яков, красный от смущения, вынул банан изо рта и стал смотреть, как Марко чистит фрукт.
Разделавшись с бананом, Яков сказал:
—
— Наша первая еда в Америке, — торжествующе усмехнулся Марко.
Очередь медленно продвигалась.
Внутри Иммиграционного Центра длинная очередь тянулась вверх по центральной лестнице к Главному залу. Просторное помещение в двести футов длиной и сто футов шириной, с высотой потолка в пятьдесят шесть футов являлось главным регистрационным и контрольным пунктом на острове.
В цокольном этаже разместились багажное отделение, железнодорожные кассы, продовольственные палатки и прилавки, а также пункты обмена валюты. Чиновники иммиграционной службы в темной униформе пугали многих иммигрантов, ошибочно принимавших их за армейских офицеров — а для большинства европейцев любой офицер армии представлял собой потенциальную угрозу.
Вокруг суетились сестры милосердия и другие служащие. День был очень напряженным. Ожидалось прибытие более четырех тысяч иммигрантов. Поток иммигрантов из Европы достиг своего пика, и, казалось, пароходам из Гамбурга, Ливерпуля, Пирея и Неаполя не будет конца.
Целых два долгих часа терзаний ушло у Бриджит и Джорджи, чтобы добраться всего лишь до нижних ступенек лестницы. Когда же они их достигли, то услышали доносившиеся сверху громкие крики.
— Это, наверно, проверяют глаза, — нервно заметила Джорджи. — Я слышала, что они оттягивают верхнее веко обычным крючком для застежки.
— Это еще зачем?
— А кто знает? Бог мой, ты же знаешь, как я ненавижу, когда что-либо попадает ко мне в глаз.
— Ну, хорошо. Этогопросто не может быть.
— Это ты так говоришь.
Яков и Марко уже почти добрались до самого верха лестницы, и теперь им стало видно огромное, набитое людьми помещение. Оно было разделено стальным барьером на коридоры, которые должны были направлять иммигрантов через запутанную систему пунктов обследования.
На самом верху лестницы стояли два врача и внимательно рассматривали проходивших мимо них иммигрантов, стараясь выявить либо очевидное заболевание, либо покалеченных людей, которым на пальто мелом поставят отметку для дальнейшего более детального осмотра.
Эта система, хотя, возможно, и несколько жестокая, стала необходимой из-за огромного количества людей, проходивших иммиграционный контроль. В среднем, медицинский осмотр продолжался не более двух минут. Несовершенство его заключалось в том, что многое тут зависело от субъективного подхода: если инспектор замечал сгорбленную спину или отсутствующее
Но все-таки инспекторы были гуманны: ведь восемьдесят процентов иммигрантов проходили иммиграционный контроль. А большинство из оставшихся двадцати процентов вернулись в Европу с убеждением, что им было отказано только потому, что инспектор в тот день был простужен, или находился в состоянии похмелья, или просто у него было плохое настроение. В этом и заключалось несовершенство системы, выливавшееся в море слез на Эллис Айленде.
Когда Марко добрался до самого верха лестницы, он пролез в отдельный отсек.
— Вы говорите по-английски? — спросил первый врач.
— Да.
— Откройте рот.
Марко повиновался. Врач осмотрел его зубы.
— Сколько будет дважды два?
— Четыре.
— Проходите.
Решив, что это было просто, Марко подошел ко второй команде инспекторов.
— Говорите по-английски?
— Немного, — ответил Яков.
— Я заметил, Вы слегка прихрамываете. У вас что-то не в порядке с ногой?
— Нет.
Его прошиб пот: рана от казачьей пули уже давно затянулась, но временами она немного побаливала, и он невольно старался беречь ногу. Изо всех дней именно сегодня она болела больше всего.
Врач сделал какую-то пометку на его пальто.
— Что это значит? — спросил Яков.
— Что Вашу ногу следует осмотреть. Сколько будет три и три?
— Шесть. Но с моей ногой все в порядке!
— Ее должны осмотреть. Проходите.
— Но ничего…
— Проходите.
Яков подчинился. Вот он и попал в калеки. Неужели его могут завернуть обратно? Он не болел ни одного дня в своей жизни, если не считать морской болезни на пароходе.
«О, Господи, не могут же они отправить меня обратно в Россию! Не могут?!
Через двадцать минут после осмотра глаз с помощью дорожного крючка, который, действительно, причинял боль, Якова послали в одну из комнат Инспекции, расположенных по обеим сторонам Главного зала. По дороге он миновал высокий проволочный забор, за которым содержались те иммигранты, которых пока по разным причинам задержали или окончательно определили к депортации. Многие женщины плакали, и все они выглядели такими несчастными, что Яков окончательно упал духом.
«О, Господи, — подумал он, — только не отправляй меня обратно! Пожалуйста».
Он вошел в небольшую, безукоризненно чистую комнату, заполненную медицинским оборудованием. Симпатичный молодой светловолосый доктор посмотрел на пометку мелом на его пальто.
— Со мной всев порядке, — выпалил Яков. — Вы же видите. Я здоров!
— Успокойтесь…
— Как я могу успокоиться? Я не могу вернуться в Россию. Они убьютменя!