Остров Эллис
Шрифт:
— Но синьора сама предложила это…
— Да, я знаю. Синьора сделала тебе предложение. Я допускаю, что синьора имеет некоторую слабость к итальянцам. Так какой же сумасшедший план созрел в твоей голове? — спросила она.
Он опять пожал плечами:
— Все, что пожелает синьора…
Она побарабанила по столу своими наманикюренными ноготками, обдумывая его слова.
— Видишь ли, Марко, если мы вернемся к этому отвратительному, ничтожному соглашению, кончится это тем, что ты меня возненавидишь. Себя ты уже ненавидишь сейчас, ненавидишь за то, что пришел сюда. О, не пытайся это отрицать. Я знаю, что говорю. У тебя
— Я рад, что синьора находит меня привлекательным.
— Не наглей. Если я купила тебя, то куплю тебя только вежливого.Вопрос в том, стану ли я тебя покупать.
— Вы не стараетесь облегчить себе эту задачу, — сказал он, выходя из себя.
Он чувствовал себя куском мяса в мясной лавке.
— А почему я должна себе что-то облегчать? Козыри в моих руках — это деньги, а это самые большие козыри в жизни. О, я представляю, Марко, что ты сейчас чувствуешь. Я не раз оказывалась в твоем положении в офисах менеджеров, где я должна была пускать в ход свои чары,чтобы получить роль, которую я хотела. Это мир мужчин, и я должна была всю свою жизнь сражаться с ними, чтобы достичь того, что я имею сейчас. Эта постоянная борьба несколько закалила меня, сделала чуть циничной, но тем не менее я выстояла.
Она раскрыла сумочку и достала оттуда золотой портсигар и зажигалку. Взяв из портсигара сигарету, она поднесла ее к губам, а зажигалку протянула Марко. Он вспомнил. Взял зажигалку и помог ей прикурить. Она выпустила дым и продолжила:
— Мой отец, что, может, звучит невероятно, был приходским священником в Линкольншире. Он отрекся от меня, когда я ушла в театр. Он считал эту профессию непристойной. Даже сейчас он отказывается разговаривать со мной. Мой муж, любящий порисоваться Эдмонд Чартериз, имел обыкновение напиваться и бить меня. А потом, пять лет назад он забрал все мои деньги и сбежал в Бразилию с русской балериной. Затем были все эти менеджеры, которые, скажем так, «использовали» меня, впрочем, в той же степени, как и я их. Я боролась с мужчинами всю свою жизнь. Однако, теперь ситуация несколько изменилась. Сейчас здесь, в этой комнате, ты и я — это уже мир женщины. Не так ли? Если бы я была мстительной, то это был бы подходящий момент.
Она снова затянулась сигаретой.
— И все-таки я мстительна. Сними одежду, Марко…
У него расширились глаза:
— Что..?
— Раздевайся. Я никогда не покупаю товар, хорошенько не разглядев его. Я хочу посмотреть тебя.
— Нет!
— О-о! Знаменитая мужская гордость? Когда женщины раздеваются перед мужчинами, это ничего, они могут смотреть на них масляными глазами и распускать слюни, но совсем другое дело, если все наоборот? Очень хорошо, можешь не раздеваться. И желаю успеха твоей автомобильной империи.
— Вы намеренно стараетесь унизить меня!
Она улыбнулась:
— Конечно, стараюсь. Это — часть удовольствия. Прощай, Марко.
Он в ярости смотрел на нее.
«Деньги, —думал он, — деньги! У нее они есть,
Он медленно снял пальто. Затем развязал галстук и стал расстегивать рубашку. Она наблюдала, как зачарованная, продолжая курить сигарету. Когда он снял с себя все, она отбросила сигарету, поднялась и, медленно осматривая его, обошла вокруг.
— Ты сложен просто великолепно, — сказала она. — Но откуда у тебя на руках эти ужасные шрамы?
— Я одолжил деньги у ростовщика. А когда не смог вернуть их, он привязал меня к радиатору.
— Бог мой! Это же инквизиция! Ты серьезно?
— Совершенно серьезно.
— Значит, ты был просто дураком, обратившись к ростовщику. Тебе следовало сначала прийти ко мне.
— Об этом я не подумал. Да и не очень я уверен, что мне лучше иметь дело с вами.
— Разумеется, это лучше, дорогой мальчик. Конечно, лучше. Знаешь, мне особенно нравится твоя спина. Я всегда имела пристрастие к мужским спинам, а твоя совершенно особенная. Такая ровная и сходит буквально на конус…
Она легко провела рукой по его спине, а затем коснулась ягодиц.
— А от твоего зада я просто без ума.
— Пускаете слюни, — сухо спросил Марко.
— Определенно, — прошептала она, целуя его в плечо. — По-моему, мы уже можем заняться делом.
Через три дня, прыгая через две ступени вверх по лестнице дома на Черри-стрит, он мчался к себе, буквально ворвавшись в свою комнату. Джейк сел на постели, продирая глаза:
— Марко! Где ты пропадал?
— Слушай, мы уезжаем из этой дыры. Одевайся.
— Но тебя не было три дня?..
— Никаких вопросов. Собирайся. Пошли. Мы переезжаем.
— Куда?
— Увидишь. Давай!
Часом позже Марко отпер замок в двери квартиры на первом этаже очень красивого городского дома на площади Святого Луки в Гринвич Виллидж, и два молодых иммигранта вступили в большую пустую гостиную. Потолки были высокие, а два больших выходивших на юг окна смотрели на парк, раскинувшийся на противоположной стороне улицы. В вечерние часы он дарил им прохладу. Здесь был и камин с красивой деревянной полкой. В дальнем конце гостиной двойная дверь вела в другую большую комнату, выходившую окнами в сад за домом.
Джейк оглянулся вокруг.
— Это чье?
— Мое, — ответил Марко. — Наше! Пошли, я тебе покажу. Эта задняя комната обычно использовалась как столовая… Посмотри, какой красивый сад… А какая кухня! Новая газовая плита, холодильник, раковина с водопроводной водой — все! И ты не поверишь, Джейк, — ванная! Смотри! Видишь? Туалет, ванная, раковина. Больше никаких уборных во дворе!
Он торжествующе улыбался, когда Джейк во все глаза разглядывал белую ванную комнату и кухню.
— Но такое место должно стоить состояние, — задумчиво проговорил он.
— Сорок долларов в месяц. Я уже подписал контракт с хозяйкой, очень приятной старой леди, которая живет наверху. Разве не красиво?
Джейк смотрел на него, на новый хорошего покроя темно-синий костюм.
— Но где ты возьмешь деньги? — спросил он.
— О чем ты беспокоишься? Я плачу за квартиру сейчас, а когда тебе удастся продать песню, ты отдашь мне. Джейк, мы не вернемся обратно в крысиную нору на Черри-стрит. Мы будем жить, как американцы.