Шрифт:
1
Военная тюрьма Форт-Ливенуорт, штат Канзас, США, август 2011 года
«…Два трупа. Хм, это много или мало? А смотря как считать … Если по телевизору в новостях симпатичная дикторша щебечет о двух погибших во время пожара или землетрясения – это мало. Если в Ираке или в Афганистане парочку аборигенов пристукнули наши парни – разве это много? Так, ерунда, о которой не стоит и упоминать. А если один из этих двоих – ты? Или кто-то из твоих близких? О, тогда ведь все меняется, и ты вдруг понимаешь, что и один человек – это целый мир, вселенная. А кто-то нажал на кнопку или на спусковой крючок – и нет вселенной. Тьма одна, пустота и холмик могильный. А то и холмика с надгробием не останется, если, к примеру, на мину наступил и только ошметки кровавые по сторонам разлетелись. Нет, могила, конечно, будет, а вот в гробу могут оказаться не бренные останки, а вообще черт знает что…»
Стив чуть заметно потянулся и заворочался на узкой койке, устраиваясь поудобнее. Закинул руки за голову, помассировал сильными, жесткими пальцами затылок и вдруг усмехнулся, представляя могильные холмики, насыпанные над людьми, отправившимися в иные миры не без его, Стива Томпсона, участия. Ряд воображаемых аккуратных надгробий получался внушительным – двоими погибшими и не пахло, хотя и на десятки счет, естественно, не шел. Вполне уверенно Стив мог бы говорить, пожалуй, лишь о девяти ныне мечтающих о мести лично ему – если, конечно, на том свете кто-то может о чем-то мечтать…
По худощавому лицу Томпсона, глядя на которое посторонний мог бы не без легкой зависти сказать, что принадлежит оно стопроцентному голубоглазому англосаксу, так вот по этому лицу пробежала заметная мрачная тень – Стив сделал вывод, что иногда и два покойника могут показаться толпой. Это происходит в том случае, когда этих мертвецов вешают на тебя и щедрой рукой дяди Сэма начисляют двадцать лет тюрьмы. И даже с небольшим довеском. Немало при любом раскладе, а если ты, как говорится, об этих трупах ни сном ни духом, то эта поганая двадцатка вырастает до немыслимых размеров! Двадцать лет за решеткой за преступление, которого ты не совершал. Целая жизнь – есть от чего взвыть, а то и в петлю залезть.
«Хотя нет, насчет петли – это я погорячился, – Томпсон слегка усмехнулся краешком тонких губ. – Это для сопливых девчонок да для нервных мисс, измученных отсутствием горячего мужика, а бывшему боевому пловцу вроде бы и не к лицу болтаться в петле с высунутым синим языком. Да и не попал бы подобный психопат в такую серьезную контору, как отряд боевых пловцов, куда даже из просоленных морем и прокаленных солнцем парней из корпуса морской пехоты США попадает один из сотни, а то и из тысячи… Бывший! Ладно, мы скрипеть зубами и глазками сверкать не будем. Что случилось, то случилось… Жизнь – штука длинная, еще посмотрим…»
В коридоре послышались размеренно-уверенные шаги, звякнули ключи, и тут же перед решетчатой дверью узкой камеры возникла внушительная фигура дежурного охранника-надзирателя: тяжелые вислые плечи борца, цепкий и презрительно-холодный взгляд, профессионально обшаривший камеру и едва скользнувший по обитателю этой почти монашеской кельи.
– Заключенный номер 9 – 173, на выход! Руки давай…
Стив без ненужной суетливости, но и без особых проволочек – дабы не злить без надобности вертухая, – встал, представился, как положено внутренним распорядком, и протянул к решетке сложенные вместе руки. На запястьях тут же с нежным похрустыванием защелкнулись наручники, после чего охранник открыл дверь и скомандовал:
«Вперед!»
Путешествие по галереям и переходам тюрьмы было откровенно скучным и давно известным каждому, кто видел хотя бы одни фильм про любую тюрьму абсолютно любой страны. Ну разве что за исключением Африки и Азии, где узилище частенько представляет обычную грязную яму или сарай из подручного местного материала. Здесь же, в Форт-Ливенуорте, все было банальным и в то же время претендующим на основательную солидность: решетки, сетки из стальной проволоки, мерзко лязгающие двери и сварные железные лестницы, напоминающие корабельные трапы.
– Куда это меня, а, сержант? От работ я вроде бы освобожден…
– Отставить болтовню! Шагай, шагай, – беззлобно проворчал охранник, и с десяток метров шли молча. Потом сержант все же не выдержал и не то презрительно, не то снисходительно сообщил: – В камеру для дознаний приказано доставить. Там к тебе шлюха прилетела. Уж не знаю, кому сегодня интересны уроды вроде тебя, но вот…
Камера, упомянутая охранником, оказалась в самом конце длинного крыла. От прочих номеров этого отеля, подвластного управляющим с большими звездами на погонах, она отличалась лишь глухой металлической дверью – в большинстве остальных стояли обычные решетки.
– Стоять! Лицом к стене, – сержант негромко лязгнул связкой ключей и через секунду-другую с легким скрипом распахнул дверь кабинета и, отступая на шаг в сторону, скомандовал: – Вперед…
Кроме известного, пожалуй, в узилищах всего мира старого правила, призывающего «не верить, не бояться и не просить», есть еще два, не менее важных, тюремных принципа, которым никогда не мешает следовать и в обычной жизни: ничему не удивляться и стараться держать язык за зубами. Умение молчать в нужное время и в нужном месте еще никогда и никому не повредило – даже наоборот, частенько здорово помогает избежать ненужных осложнений, а то и жизнь спасает. Недаром умные люди издавна сравнивали молчание с золотом – вожделенным металлом всех времен и народов…
Томпсон на несколько секунд задержался у захлопнувшейся за спиной двери и без особого интереса окинул взглядом кабинет и сидевшего за столом посетителя – средних лет полноватого мужчину с невыразительной внешностью заурядного банковского клерка. Хотя нет – совсем уж невыразительной рожу этого чиновника назвать было бы ошибкой, поскольку и в лице, и в глазах проскальзывало что-то такое… неприятно-крысиное.
– Добрый день, – негромко буркнул бывший спецназовец и несуетливо уселся на привинченный к бетонному полу тюремный табурет. Непринужденно пристроил скованные руки на коленях и без особых церемоний выжидающе посмотрел в лицо посетителю.
– Привет, Стив! – мужчина лучезарно улыбнулся, хотя даже неискушенному зрителю сразу стало бы понятно, что улыбка эта «дежурно-деловая», к искренней радости никакого отношения не имеющая. Просто посетитель заученно следовал известному совету, растиражированному на офисных табличках: «Смайлз! Улыбайся!» – Меня зовут Джек… Впрочем, это неважно. Важно то, что я адвокат и представляю некую солидную фирму, я бы даже сказал – очень солидную… Я уполномочен сделать вам одно интересное предложение! Есть работа как раз для такого крепкого, настоящего парня, как вы. Скажите, вам еще не надоело валяться на тюремной койке в этом грязном сарае? На волю хотите?