Остров флотской чести
Шрифт:
– Товарищ подполковник, – раздался за спиной неуверенный голос капитана Дрогова, ведавшего тактической и огневой подготовкой местных спецназовцев, – сколько же можно, а? Ведь порвете грушу-то…
– Крепкая, зараза, сдюжит, – саданув по несчастной груше ногой, Орехов недовольно покосился в сторону, где смущенно переминался капитан. Было сейчас в массивной фигуре Дрогова что-то такое, что заставило подполковника насмешливо фыркнуть и, устало опустив мокрые от пота плечи, шагнуть в сторону от груши. Вытирая полотенцем лицо, Сергей недружелюбно поинтересовался: – Что ты мнешься, как девица красная? Посочувствовать пришел или позлорадствовать?
– Это ты
– Да знаю, знаю, – вяло отмахнулся ладонью подполковник. – Извини, ляпнул, не подумав. Не заслужил, конечно. Это я заслужил – пару раз по морде старой и глупой. Да ладно, чего уж теперь.
– Слушай, Викторыч, я ведь тебя не первый день знаю, – капитан присел на маленькую скамейку, врытую рядом с гимнастической перекладиной, и выудил из нагрудного кармана пачку сигарет. Щелкнул зажигалкой, пыхнул дымком и задумчиво продолжил: – Нет, все равно что-то я не пойму никак… И что теперь, как думаешь?
– А что тут думать – чумадан надо паковать, – как-то очень уж легкомысленно отозвался Орехов. – Дай сигарету – моя отрава кончилась. А «Примы» тут, сам знаешь, не достанешь! Так что и в самом деле пора на Родину, брат ты мой Дрогов. Прав был док…
История, приключившаяся с подполковником, была, по армейским меркам, довольно-таки банальна и незамысловата, как шомпол от автомата. Из далекой Москвы в Эфиопию прибыл с комиссией очередной проверяющий – краснолицый пузатый мужик с полковничьими звездами на погонах. И принадлежал сей полковник к неисчислимому племени штабных деятелей, просто-таки обожающих командировки в далекие экзотические страны – естественно, за казенный счет. Причем как-то уж так у нас получается, что у большинства из таких полковников всегда находится могущественный покровитель с генеральскими лампасами на форменных брюках. Если же еще и учесть, что, как правило, любой проверяющий обладает характером скверным, то нетрудно догадаться, что в армиях всего мира их не любят. Это если сказать мягко.
Сегодня Орехов толком даже и не смог бы объяснить, из-за чего он вроде бы ни с того ни с сего, что называется, въехал полковнику в… упитанное холеное лицо. То ли лишнего в деле «строить проверяемых» гость себе позволил, то ли вдруг вылезла-вызверилась извечно скрываемая неприязнь боевого офицера к «штабным крысам», но финал получился невеселым.
Самым неприятным для подполковника было даже не то, что обиженный гость наверняка написал соответствующую бумагу и доложил-нажаловался куда следует, а то, что он, Сергей Орехов, вдруг унизился до того, что замарал свои руки об этого любителя халявных путешествий. А если точнее, то не руки, а кулак… Какой же ты спецназовец с железными нервами, если срываешься, как институтка, измученная хроническим недолюбием. Вывод напрашивался вполне очевидный: прав был доктор, когда списывал подполковника с боевой работы!
– Думаешь, отзовут? – Дрогов снова протянул другу сигаретную пачку. – И чем заниматься будешь, если… Ну, если из армии попрут?
– Попрут, друг мой капитан, непременно попрут, – в глазах Орехова заплескалось подозрительное и малопонятное веселье, но тут же сменилось более подходящей для темы разговора сумрачностью: – А не выгонят – сам уйду. Надоело. Знаешь, за что я всю жизнь армию недолюбливал? За две вещи: за вечное потное состояние и за то, что здесь нельзя послать командира и воинского начальника, когда очень хочется. А хотелось часто. А тебе разве нет? Вот хоть бы и меня…
– Шутить изволите, товарищ подполковник? – невесело хмыкнул капитан,
– Ни грамма! Уволюсь к чертовой матери, душ приму и об армии забуду, как о страшном сне.
– Так не бывает, – с сомнением покачал головой Дрогов. – Вот так враз возьмешь и забудешь? Да ты и делать-то в жизни больше ничего не умеешь! Ты же этот, как его… самурай по сути. В общем, воин и все такое! Будо, бусидо, что там у них еще?
– А вот тут ты, капитан, ошибаешься, – жестко отрезал Сергей. – Я, может, и самурай и без армии мне скучновато будет, но умею я не только по лесам бегать и глотки резать. Вот, например, наших друзей темненьких учу – и неплохо учу, между прочим! Вон, наши с тобой мальчуганы копченые на всех смотрах-проверках лучшие! Ладно, закрыли разговор – что сделано, то сделано, что уж теперь… Вон, кстати, несется сюда один из наших недорослей – только пыль из-под копыт завивается. На что хочешь могу поспорить, что гадость сообщить торопится! Черный вестник, так-растак его эфиопскую маму…
Орехов угадал: боец принес из штаба распечатку бумаги, сочиненной в далекой Москве. Поскольку общение между российскими инструкторами и местными курсантами несколько затруднялось тем, что русские не знали амхарского, а курсанты, соответственно, не владели великим и могучим языком своего далекого родственника Пушкина, разговаривал подполковник с бойцом по-английски. Хотя старина Шекспир вряд ли признал бы в этой странноватой смеси из амхарского, русского и английского свой родной язык.
– Вот, что и требовалось доказать, – Орехов небрежно щелкнул двумя пальцами по распечатке радиограммы. – Если перевести эту хрень на нормальный язык, то получится такая штука: дуй-ка ты, дорогой Сергей Викторович, домой в Россию-матушку! Так что, капитан, насчет чемодана я угадал. В общем, у нас в модуле где-то была припрятана замечательная емкость с подходящей жидкостью – думаю, настало ее время. Будем отвальную пьянствовать!
Насчет «отвальной пьянки» Орехов слегка преувеличил: громкого и шумного праздника со слезами на глазах не получилось – всего лишь посидели вечерком, выпили по граммов триста из заветных емкостей, которых оказалось целых две. Для двоих здоровых мужиков не так уж и много. Посидели, поговорили. Естественно, чисто по-русски пообещали писать друг другу и вообще… Это «вообще», как водится, включало в себя многое: и обещание не забывать старых товарищей, и нормальное мужское уважение к братьям по оружию, и даже твердое слово непременно помочь в чем угодно, если судьбе будет угодно еще разок столкнуть друзей в будущем.
Наутро Орехов минут за двадцать сложил свои немудреные пожитки, попил крепкого чайку, без особого сожаления окинул взглядом свою комнатушку в модуле и по обычаю присел на дорожку. Через часок подполковнику, по договоренности с местными летунами, следовало забраться в вертушку и отправиться в Аддис-Абебу, а уж оттуда прямиком в столицу бывшего Союза, а ныне Российской Федерации.
Неожиданно для себя Сергей вдруг ощутил легкую грусть и понял, что ему это расставание с жаркой и пыльной Эфиопией, с центром, где он провел много дней, обучая темнокожих коммандос премудростям военного дела и каждодневно с ностальгией вспоминая о далекой заснеженной России, доставляет не много радости. Так уж устроен человек, что, даже покидая вроде бы и опостылевшую больничную палату, он ловит себя на мысли, что будет какое-то время откровенно скучать по людям, с которыми провел сколько-то дней вместе.