Остров ГНИИПИ
Шрифт:
— Прахарягин всех имел… — начал он торжественно и размеренно.
— Стало быть, и меня имел? — раздался вдруг от двери сдавленный замогильный голос.
Невольно вздрогнув, все обернулись. В дверях, перемазанный засохшим калом и свежей кровью, стоял воскресший из мёртвых Никита Чёрный. Изо рта его шёл огонь. Запах серы наполнил кабак.
— Ну, ну! — сардонически молвил Никита. — Имей, имей, гляди, доимеешься. Вот ужо ночью поговорим… А уж я знаю, Хер Малафеич, где ты живёшь…
С этими словами Никита скрылся. Профессор валялся в обмороке. Ужасное будущее не вызывало сомнений. И, однако, энергичные действия Сени смогли отдалить катастрофу.
Ровно в полдень на другой день во двор кабака «Бля» вошёл голубоглазый парень в полинялой майке.
— Поджигать щя будем твоё заведение, — весело сообщил он Калистрату Миндявому.
— Мебель выносить будешь или так жечь?
— То есть… это есть как это так поджигать? — залепетал Калистрат, — на каком таком основании?
— На основании устава добровольной гнииповской пожарной дружины, — веско сказал парень, — учение надо проводить. — Валяй, криворылый! — крикнул он в окно.
Керосин брызнул на бревенчатые стены гнезда разврата. Как примус, загудел подожжённый кабак. Сеня стоял поодаль и потирал руки.
Но радоваться было рано.
Глава 6. «Бля» стоит на месте
Колбаса на витрине была в магазине,
стояла на ей цена.
Цвет у её был трупный, синий,
была она сделана с пацана…
/с надрывом теперь/:
С малолеточки, с покойника,
выставлена в подоконнике!
Нонеча такое слово все в ГНИИПИ говорят,
Что покойник для живого — он учитель, друг и брат!
Калистрат Миндявый был делец. Людей такого сорта интересует только чистоган. На нужды и выгоды всего человечества в целом им наплевать, хотя чаще всего именно им ясно, чего именно надлежит всему человечеству хотеть. Поэтому ясно, что руководило Калистратом, когда после пожара он добился аудиенции у Феофана и за огромную взятку исхлопотал у вождя лицензию на восстановление своего страдного детища. Вообще этот акт носил чисто символический характер, так как разговаривать с мертвецки пьяным Феофаном было бессмысленно, и даже Сеня стоял в корридоре и с тоской глядел, как гнется, упираясь в ограничитель, стрелка аппарата, измеряющего уровень государственной измены.
В течение недели кабак был восстановлен. Калистрат не пожалел затрат. Торжественная церемония открытия была назначена на шесть вечера. Всем было ясно, что дело добром не кончится. Тем не менее, повсюду неизвестно почему царили оживление и бодрость, сменившие былую тоску и отчаяние.
Задолго до назначенного часа вся именитая клиентура оказалась в сборе. Первый в длиннющей очереди стоял хвостатый мужчина. Хвостом он нервно хлестал себя по ребрам. Его одолевала жажда деятельности. Грамотный медведь пасся около кабака и в предвкушении чего-то радостно похрюкивал. Иногда он ложился на землю А и, задрав лапы Б, пил водку В прямо из горла Г.
Сумрачный, как ночь, Никита Чёрный угрюмо стоял в окружении трёх парней в бюстгальтерах. Из этого кружка порой доносились отрывистые, зловещие, хриплые слова:
— Перво-наперво Сеньку, пса гумозного…
— Ломом в череп, колуном поперёк хребта — небось не убежит…
— А потом город запалим и ко мне… спрыснуть такое надо…
Совсем в другой тональности звучали фразы, долетавшие из другого кружка, где одетый с иголочки Колька Серый вертел в руках сверкающий финач и обсуждал с профессором Жирмабешем важный вопрос.
— Вася Жареный, надо быть, тоже воскреснет.
— Уж Вася всем покажет, как гулять надо…
— Это точно, Коля. Тогда ужо им покажем.
— Друг он мне был, Степан Херыч. Помню, раз мы Поцмана в бане кипятком из шайки окатили. Умора! А Кровяшкиным, сукам гнусным, не жить!
В стане братьев Кровяшкиных тоже преобладали веселые голоса. Братья надеялись именно сегодня рассчитаться с заклятым врагом. Некоторые уповали и на сведение счётов со станом братьев Гавняшкиных — исконными супостатами кровяшкинской клики. Словом, каждый был полон надежд. В пять часов пятьдесят пять минут даже Никита Чёрный вспомнил молодость и игриво пошутил с Марьей Степановной Же, разряженной в пух и прах и сжимавшей в изящной ручке дамский колун:
— Ты, Манька, нонеча стройна, как тополь… как бы это на тебя залезть?
От тонкой остроты Марья Степановна заалелась:
— Уж вы и скажете, Никита Фомич…
— Не пугайтесь, ради Бога, не пугайтесь! — воскликнул Никита. — Другие пущай пужаются… — добавил он мрачно, снова впадая в привычное состояние кровожадного транса.
Ничто не предвещало той страшной резни, которая вот-вот должна была начаться. В шесть часов Калистрат широким жестом распахнул двери. Сидельцы и вышибалы стали навытяжку. Оркестр грянул гнииповский гимн:
— Эх, раз, еще раз!
Так гуляют тут у нас –
гирей — в ухо,
бритвой — в брюхо,
колуном — промежду глаз!
Пихаясь локтями, чтобы занять лучшие места, высший свет расселся за столиками. Жирмабешевая полилась бочками. Гогот и рычание наполнили кабак. За какие-нибудь полчаса агенты пропили годовую норму. Хвостатый мужчина пошёл в присядку. Грамотный медведь заказал жиры с кровью — блюдо, стоившее целое состояние, но не стал есть жиры и пить кровь сразу, а принялся чего-то вычислять на покрывающей стол клеёнке. Ругань из-за стола, где восседал Никита Чёрный со своими друзьями, была слышна по всему кабаку. И вдруг…
Другой медведь, какой-то молоденький, ещё с самого начала хваставший, что он способен на всё, даже на убийство, внезапно подскочил к Марье Степановне и галантно пригласил её станцевать с ним цыганочку. Марья Степановна, польщённая вниманием куртуазного зверя, уже собралась было поднять свои телеса от стула, но внезапно опустилась назад, как подкошенная. К медведю подошёл Колька Серый. Всё стихло.
— Ты, сука млекопитающая, иди в свой зоопарк гибридов делать, — лаконично сказал Колька. — Сиди, гад, молчи! — добавил он, обращаясь к Евстигнею Кровяшкину, хотя напившийся за соседним столиком Евстигней не был в силах произнести ни единого слова.