Остров Колдун

Рысс Евгений Самойлович

– Понимаю, господин капитан, – ответил Фома Тимофеевич.

Капитан Нильсен неторопливо прихлебывал чай. Глядя на него, никто не подумал бы, что идет серьезный, напряженный разговор. Нет, внешне ничто не напоминало спора. И все-таки все мы, присутствовавшие при разговоре, понимали, что столкнулись два сильных, упорных человека и что между ними идет поединок.

Капитан Нильсен допил вторую кружку чая, и одновременно с капитаном допили свои кружки и матросы. И все трое поставили кружки на землю.

– Так как же вы ответите на мою просьбу? – спросил капитан Нильсен.

– Я рад был бы помочь товарищу, –

сказал капитан Коновалов, – но, к сожалению, не могу. – Потом он повернулся и сказал Глафире: – Предложи гостям чаю, Глаша.

Глафира подошла с чайником, но капитан Нильсен закрыл свою кружку рукой, и за ним закрыли руками свои кружки оба матроса.

– Я больше не хочу, – сказал капитан Нильсен и встал.

– Может, господа матросы выпьют? – спросил любезно Фома Тимофеевич.

– Нет, – резко сказал Нильсен, – они больше не хотят. Спасибо за угощение. Оле, Христиан.

Матросы встали, как по команде. Встал и Фома Тимофеевич.

– Простите, господин капитан, – сказал он, – я расшибся при высадке. Я нездоров. Я пойду полежу. Располагайтесь на нашем советском острове, как вам будет удобно.

Он церемонно поклонился, и таким же церемонным поклоном ответил ему капитан Нильсен.

Конечно, Фома Тимофеевич действительно чувствовал еебя нехорошо, это было видно. И все-таки мне казалось, что за этой фразой стоит не просто сообщение о своем нездоровье. Мне показалось, что Фома Тимофеевич хотел сказать другое: если, мол, так, дорогой друг, Генрих Нильсен, если, мол, ты не хочешь нас, потерпевших кораблекрушение, доставить в советский порт, то, стало быть, нам с тобой и толковать не о чем. Мешать я тебе не буду, я правила моряцкого товарищества знаю и соблюдаю, но дела с тобой иметь не хочу. И кажется мне, что капитан Нильсен эти не сказанные Фомой Тимофеевичем слова отлично понял.

Три норвежца встали, поклонились и зашагали вниз. Неторопливо они дошли до берега и сели все трое на камни. Капитан посредине, матросы по бокам.

– Скоты! – сказал Фома Тимофеевич, глядя им вслед. – Просто скоты!

Он не торопясь набил трубку табаком, чиркнул спичкой и с наслаждением закурил.

– Можно у вас табачку, Фома Тимофеевич? – спросил Жгутов.

Фома Тимофеевич не глядя протянул Жгутову кисет. Жгутов вынул из кармана тетрадку – я вспомнил эту тетрадку, он её уже вынимал при мне из кармана, – оторвал кусочек тонкой розовой обложки, насыпал табак, свернул папиросу, достал из кармана спички и закурил. Потом он отдал Фоме Тимофеевичу кисет, сунул руки в карманы, прошелся раза два или три перед пещерой, повернулся и не торопясь, будто прогуливаясь, поглядывая вокруг, пошел вниз. Три норвежца, сидя на берегу на камнях, молча курили, и клубы табачного дыма поднимались над ними. Только над капитаном поднимались клубы синего дыма, а над матросами – серого. Видно, та-бакя были разные.

– Ребята, – сказал Фома Тимофеевич, – может, кто из вас спустится на берег? Что-то я думаю, не к норвежцам ли Жгутов пошел. Интересно, о чем у них разговор будет?

Мы встали все трое – Фома, Валя и я, но Фома Тимофеевич отрицательно покачал головой.

– Нет, – сказал он, – троим не надо. Пусть Даня, что ли, пойдёт. Он парень толковый.

– Хорошо, Фома Тимофеевич, – сказал я.

Согласитесь сами, что приятно, когда такой человек, как ваш капитан, о тебе хорошо отзывается.

– Ты не таись, – сказал Фома Тимофеевич, – не надо тебе прятаться да подслушивать. Просто пришел на берег. Просто сидишь рядом с ними. Твоя земля, а не их. Где хочешь, там и находишься.

– Понятно, Фома Тимофеевич, – сказал я и так же, как Жгутов, неторопливо, вразвалочку, будто прогуливаясь, пошел вниз.

Три норвежца выпускали поочередно из трубок дым. Жгутов дошел до берега и не торопясь улегся у самых ног трех норвежцев. Норвежцы посмотрели на него и не то в знак приветствия, не то в знак удивления, выпустили одновременно по особенно густому клубу дыма. В это время подошел я, сел на четвертым камень, лежавший совсем близко и от норвежцев и от Жгутова, и стал смотреть на море, как будто просто у меня такое настроение, что хочется посидеть, помечтать.

– Ты чего, Даня? – спросил Жгутов.

– Я ничего, – сказал я, – а что?

– Да нет, ничего, – сказал Жгутов. – Я так.

Жгутов молчал, молчал и я, молчали и норвежцы. Жгутов, кажется, даже и не смотрел на меня, просто лежит человек, отдыхает, любуется морем, и все-таки, даже не глядя на него, я чувствовал, как он меня ненавидит за то, что я пришел и сижу и, видно, буду сидеть и никак меня не прогонишь. Именно потому, что я чувствовал, как я ему мешаю, я решил, что ни за что не уйду. Хочет сделать подлость, пусть делает при свидетелях. А что подлость он сделать хочет, у меня сомнения не было. Вся повадка была у него такая.

Капитан кончил курить и выколотил трубку о камень. За ним кончил курить один матрос и сразу потом второй, и они по очереди выколотили о камень трубки такими же движениями, как капитан.

Жгутов смотрел на меня, как будто взглядом хотел меня заставить уйти, исчезнуть, раствориться в воздухе.

– Хочешь слушать, – сказал он вдруг очень тихо, – о чем я с норвежцами говорить буду?

Такая ненависть была в его голосе, такая ярость, что мне даже страшно стало. И все-таки я ответил тоже тихо:

– Да, хочу слушать.

– Ну что ж, – сказал Жгутов, – милиция далеко, а гости близко. – Он затянулся последний раз и ткнул самокрутку в песок, – Нехорошо, господин капитан, – сказал он, делая вид, что любуется гладкой морской далью, – пока вы сидите на этой мокрой скале, ваша рыба тухнет.

Капитан Нильсен встал и сердито топнул ногой.

– Черт, – сказал он, – зачем вы мне об этом напоминаете?

– Я давно мечтал побывать в Норвегии, – задумчиво сказал Жгутов.

Глава двадцатая. ССОРА НА ОСТРОВЕ

Капитан Нильсен молчал. Он внимательно смотрел на Жгутова. А у Жгутова был такой вид, будто ничего особенного он не сказал. Так, обыкновенная фраза. Мало ли где человеку хочется побывать. Ничего тут особенного нет…

– И что же вам мешало? – спросил наконец неуверенно Нильсен.

– Транспорта не было подходящего, – значительно сказал Жгутов. Потом помолчал, кинул на меня ненавидящий взгляд и, наконец решившись, добавил: – Вот бы вы подвезли меня, господин капитан.