Остров Крым
Шрифт:
— Или сьем что-нибудь не то, — пробурчал Лучников. Отец и сын сели рядом в шезлонги.
— Где же ты побывал за этот год? — спросил Лучников.
— Спроси, где не был, — по-мальчишески ответил Антон. Он сделал знак Хуа, и тот принес ему драные, разлохмаченные джинсы. Антон вытащил из кармана железную коробочку из-под голландских сигар «Виллем II» и извлек оттуда самокруточку. Понятно — курим «грасс». Именно в присутствии отца закурить «грасс» — вот она, свобода! Неужели он думал когда-нибудь, что я его буду угнетать, давить, ханжески ограничивать? Неужели он, как и эти две дурочки, считает меня человеком пятидесятых?
— Сейчас спрошу, где ты не был, — улыбнулся Лучников. — В Штатах не был?
— От берега до берега, — ответил Антон.
— В Индии не был?
— Сорок дней жил в ашраме. Пробирались даже в Тибет через китайские посты.
— Скажи, Антоша, а на что ты жил весь этот год?
— В каком смысле?
— Ну, на что ты ел, пил? Деньги на пропитание, короче говоря?
Антон расхохотался, слегка театрально.
— Ну, папа, ты даешь! Поверь мне, это сейчас не проблема для… ну, для таких, как я, для наших! Обычно мы живем в коммунах, иногда работаем, иногда попрошайничаем. Кроме того, знаешь ли, ты, конечно, не поверишь, но я стал совсем неплохим саксофонистом…
— Где же ты играл?
— В Париже… в метро… знаешь там корреспонданс на Шатле…
— Дай затянуться, — попросил Лучников.
Антон вспомнил, что он курит, и тут же показал специфическую расслабленность, особую такую шикарную полуотрешенность.
— Это… между прочим… из Марокко… — пробормотал он как бы заплетающимся языком. Все-таки — мальчишка.
— Я так и понял, — сказал Лучников, взял слюнявый окурок и втянул сладковатый дымок. Сладкая дрянь.
— Ба, вот странность, только сейчас заметил, что я спрашиваю тебя по-русски, а ты мне отвечаешь на яки. — Он внимательно разглядывал сына. Все-таки красивый парень, очень красивый.
— Это язык моей страны! — с неожиданной горячностью вскричал Антон. Веселости как не бывало. Глаза горят. — Я говорю на языке моей страны!
— Вот оно что! — сказал Лучников. — Теперь, значит, вот такие у нас идеи?
— Слушай, атац, ты меня опять подначиваешь. Ты со мной, я вижу, так и не научишься говорить серьезно. Яки! — Нотка враждебности, той старой, годичной давности, появилась в голосе Антона. — Яки! Яки, атац!
Атац, т. е. отец, типичное словечко яки, смесь татарщины и русятины.
Уровнем ниже, в дверях столовой появилась фигура деда.
— Мальчики, обедать! — крикнул он. Антон вылез из шезлонга и пошел по веранде, прыгая на одной ноге и на ходу натягивая джинсы. Обернулся.
— Да, я забыл тебе сказать, что я и в Москве твоей побывал.
— Вот как? — Лучников встал. — Ну, и как тебе Москва?
— Блевотина, — с удовольствием сказал Антон и, почувствовав, что диалог закончился в его пользу, очень повеселел.
Дед явно любовался внуком. В дверях столовой Антон дружески ткнул Арсения плечом. Лучников-средний задержался.
— Арсений, это из-за него ты просил меня приехать обязательно сегодня? Он что — завтра испаряется?
— Нет-нет. Антошка мне ничего не говорил о своих планах. Не думаю, что эта троица так быстро нас покинет. Девочки первый раз на Острове. Антошка предвкушает роль гида. Новая культура яки и жизнь русских мастодонтов. К тому же рядом и Коктебель с его вертепами. Думаю, что американочкам на неделю хватит.
Арсений Николаевич вроде бы посмеивался, но Андрей Арсениевич заметил, что глаза отца смотрят серьезно и как бы изучают его лицо. Это тоже было не свойственно старику Лучникову и пугало.
— Тогда почему же ты сказал «обязательно»? Просто так, а? Без особого значения?
«Если ответит „просто так“, „без особого значения“, то это самое худшее», — подумал Андрей Арсениевич.
— Со значением, — улыбнулся отец, как бы угадавший ход его мыслей. — У нас сегодня к обеду Фредди Бутурлин.
— Да я его вижу чуть ли не каждый день в Симфи! — воскликнул Лучников.
— Нам нужно будет вечером поговорить втроем, — неожиданно жестким голосом — президент в кризисных паузах истории — проговорил Лучников-старший.
Тогда они вошли в столовую, одна стена которой была стеклянной и открывала вид на морс, скалу Хамелеон и мыс Крокодил. За столом уже сидели Памела, Кристина, Антон и Фредди Бутурлин.
Последний был членом Кабинета Министров, а именно товарищем министра информации. Пятидесятилетний цветущий отпрыск древнего русского рода, для друзей и избирателей Фредди, а для врэвакуантов Федор Борисович, член партии к-д и спортклуба «Русский Сокол», по сути дела плейбой без каких-либо особых идей. Бутурлин когда-то слушал лекции Лучникова-старшего, когда-то шлялся по дамочкам с Лучниковым-средним и потому считал их своими лучшими задушевными друзьями.
— Хай, Эндрю! — Он открыл свои объятия.
— Привет, Федя! — ответил Лучников «по правилам московского жаргона».
Памела и Кристина — Боже! — преобразились, обе в платьях! Платья, правда, были новомодные, марлевые, просвечивающие, да еще и на узеньких бретельках, но все-таки соски молодых особ были прикрыты какими-то цветными аппликациями. Антоша сидел голый по пояс, только лишь космы свои слегка заправил назад, завязал теперь в пони-тэйл.
Седьмым участником трапезы был мажордом Хуа. Он отдавал распоряжения на кухню и официанту Гаври, но то и дело присаживался к столу, как бы гордо демонстрируя, что он тоже член семьи, поворачивал по ходу беседы печеное личико, счастливо лучился, внимал. Вдруг беседа и его коснулась.
— Хуа — старый тайваньский шпион, — сказал про него Антон девушкам. — Это естественно, Крым и Тайвань, два отдаленных брата. В семьях врэвакуантов считается шикарным иметь в доме китайскую агентуру. Хуа шпионит за нами уже сорок лет, он стал нам родным.
— Что такое «врэвакуанты»? — Памела чудесно сморщила носик.
— Когда в 1920 году большевики вышибли моего дедулю и его славное воинство с континента, белые офицеры на Острове Крым стали называть себя «временные эвакуанты». Временный is temporary in English. Потом появилось сокращение «вр. эвакуанты», а уже в пятидесятых годах, когда основательно поблекла идея Возрождения Святой Руси, сложилось слово «врэвакуант», нечто вроде нации.