Остров на карте не обозначен
Шрифт:
— Пожалуй, этот для нас подойдет, — повернулся он к Хенке. — Зачислите его в команду охранников.
— Он, кажется, посмышленее Шакуна, — заметил Хенке.
— Смышленее вашего зубастого чурбана быть не трудно, — с издевкой сказал Реттгер. — Пусть будут вместе. Только запомните: когда придет пора срезать головы этим славянским насекомым, вы мне доложите.
Реттгер опять перенес свое внимание на Борщенко:
— Майор, предупредите его, что он будет в команде охранников.
— Брагин! Будешь охранником! — перевел Клюгхейтер.
— Никогда ни одного выстрела я не сделаю по заключенному! — твердо заявил Борщенко. — Это исключается!.
Клюгхейтер посмотрел на Борщенко с изумлением.
— Это как же тебя понимать? — спросил он, всматриваясь в лицо Борщенко. — Отвечай!
Борщенко почувствовал, что ответил невпопад, и стоял молча, не находя, что сказать.
— Что он говорил? — заинтересовался Реттгер, наблюдая за лицом Борщенко.
— Он говорил, что будет стараться, — коротко передал Клюгхейтер. — Но он отвык стрелять.
— Черт его знает, что за странный агент! — удивился Реттгер.
— За время пребывания в советском тылу он не мог практиковаться в стрельбе, — пояснил майор. — Был все время в трудной обстановке…
— Аа-а… Ну, тут он быстро восстановит свою прошлую практику. — Реттгер задумался. — Спросите его, майор, не поручали ли ему следить за Рыниным?
— Никак нет, господин штандартенфюрер! — несколько оправившись, ответил Борщенко.
— А ты его хорошо знаешь? — продолжал допрашивать Реттгер.
— Познакомился только на судне.
— Как он к тебе относится?
— Он мне доверяет.
Реттгер подумал и сказал:
— Прикажите, майор, чтобы завтра ровно к двум он явился сюда! Я попробую использовать его в разговоре с Рыниным. А сейчас пусть уходит — у меня от него заболела голова…
— Брагин! — повернулся к Борщенко майор. — Завтра в два часа дня ты должен быть здесь. А в восемь вечера явишься ко мне.
— Слушаюсь, господин майор.
— Повтори приказание!
— Завтра в два часа быть здесь для разговора с Рыниным. А в восемь вечера — явиться к вам.
Майор загадочно посмотрел на Борщенко. Тот устал от долгого и трудного допроса и не заметил, как последним ответом выдал майору свое знание немецкого языка.
— Можешь идти!
Борщенко четко повернулся и вышел из кабинета.
В вестибюле его нетерпеливо поджидал Шакун.
— Ну как? — коротко спросил он, всматриваясь в лицо Борщенко. — Намылили голову? Ты аж вспотел весь!
Борщенко почувствовал, что еле держится на ногах. Он вытер пот с лица и, собрав все силы, засмеялся.
— Ну и работенку задал мне штандартенфюрер! Пришлось башкой поработать и вспотеть. Но зато, Федор, дело у нас с тобой будет! Я же тебе сказал, что со мной не пропадешь! Словом, мы с тобой и здесь сумеем наладить житуху! Вот только не знаю, где я сегодня буду ночевать! В лагерь я больше не ходок. К дьяволу!
— Со мной в казарму пойдешь! — уверенно сказал Шакун. — Попрошу нашего обера прикомандировать тебя к той команде, где и я. Согласен?
— Идет! — согласился Борщенко. — Готовь мне место. А сейчас давай выйдем на свежий воздух. Упарился я тут. Такая жарища!
2
На следующий день, с утра, Шакун водил Борщенко, уже переодетого охранником, по «Центру», показывал и рассказывал, где что находится. Борщенко слушал и смотрел внимательно и запоминал, запоминал. Все это нужно было для будущего…
Но вот, кажется, все осмотрено, а времени впереди, до явки к полковнику, все еще много.
— Куда дальше, Федор?
— А дальше пойдем сейчас в мое потаенное местечко. Есть тут у меня такое…
Они пошли к северному ущелью, по которому уходила дорога к эсэсовским казармам, и по каменному карнизу стали подниматься на вершину скалы. Карниз был такой узкий, что Борщенко было тесно.
— Ослаб ты, Павел, я гляжу, — говорил зубастый поводырь. — Но еще немного — и конец!
Они вышли на вершину, обогнули массивную каменную глыбу и оказались на небольшой уютной площадке, заросшей тощим лишайником. Импровизированная скамейка — широкая доска, пристроенная на двух камнях, придавала этому месту обжитой вид.
— Садись, отдыхай! — пригласил Шакун. — Тут моя конура… Хочется иногда укрыться куда-нибудь от нашей кутерьмы.
Усталый Борщенко тяжело плюхнулся на доску, которая затрещала под его тяжестью.
— Ты полегче, медведь, — озабоченно сказал Шакун. — Доски здесь — редкость. Эту я спер удачно, отодрал от уборной моего обера. Потихоньку притащил сюда, когда никого не оказалось близко… Уж очень здесь удобное место. В такой день, как сегодня, когда нет тумана, все видно…
Действительно, остров просматривался отсюда очень хорошо. «Не больше шести километров в поперечнике», — прикидывал Борщенко, стараясь запомнить расположение возвышенностей и очертания берегов.
Бухта была видна как на ладони, с пристанью и складами. Высокие скалистые берега хорошо защищали ее от океанских штормов. Шум прибоя доносился от прибрежных скал, как грохот от движущегося курьерского поезда.
— Так ты и не знаешь, Федор, где находится наш остров? — спросил Борщенко.
— Бес его знает. Спросил я как-то у своего обера, он зарычал… Хотя, — Шакун пренебрежительно хмыкнул, — я думаю, он и сам не знает. А мне все равно, где быть, лишь бы хорошо платили!
Но как ни интересовало Борщенко местоположение острова, его томили сейчас более животрепещущие дела. Он искоса поглядел на Шакуна и, как бы между прочим, спросил:
— А как продвигаются твои дела с заговорщиками?
— Тиш-ше!… — зашипел Шакун, невольно оглядываясь, как будто здесь мог кто-либо подслушать. — Об этом замкнись! Это дело должно быть моим… Понимаешь, только моим!