Остров надежды
Шрифт:
— И нерпы заготовили много, и жиру, и мяса, — продолжал Апар, неуклюже делая вид, что не понимает вопроса.
— Как роженица? — нетерпеливо и строго перебил его Савенко. — Как себя чувствует Нанехак?
— Послушай, доктор, — взмолился Апар, — давай отойдем отсюда…
— Она что, одна?
— Не одна она, — поспешно заверил Апар, — там Инкали. Она сделает все, что надо… Только не нужно говорить об этом.
Только теперь доктор догадался, что о происходящем не стоило говорить вслух. Он пожал плечами, но все же, уходя, сказал:
— Если что — зови меня! Я буду в доме.
— Хорошо! Очень хорошо! — с облегчением и благодарностью ответил Апар. — Обязательно позову!
Савенко ушел, и Апар снова вернулся к яранге, прислушался. Раньше, до разговора с доктором, до него иногда доносились стоны жены, отзываясь болью в его сердце.
Он снова прислушался и снова не поверил своим ушам. Может быть, это где-то заблудилась гага и плачет, замерзая в скованном льдом водоеме? Но нет, голос был человеческий — это крик новорожденного.
Апар едва удержал себя, чтобы не броситься в ярангу, и продолжал стоять на месте, ловя настороженным ухом каждый звук.
— Ты счастливая, — говорила между тем Инкали. — Так быстро родила, будто олениха. Да такого красавца, мальчика…
— Скажи, на кого он похож? — попросила Нанехак, усталая и гордая. Она не могла разглядеть сына: глаза ее заливало потом, мешали мокрые слипшиеся волосы, упавшие со лба на лицо, да и сумрачно было в меховом пологе.
— На человека похож! — веско произнесла Инкали. — На хорошего, счастливого человека похож!
Инкали священным ножом-улыком отрезала прядь волос от косы матери и перевязала пупок младенцу. Затем она мазнула его своими слюнями и, бережно взяв за головку и попку, поднесла поочередно ко всем четырем столбикам, подпиравшим ярангу, чтобы новорожденный коснулся их ножками.
Пока продолжался обряд, мальчик, красный от натуги, не открывая глаз, кричал и кричал.
Инкали бросила в огонь костра охапку тундрового мха и, когда он задымил, выхватила пучок, принялась окуривать им младенца. Только после этого она поднесла ребенка к матери и положила рядом на заранее приготовленную пыжиковую подстилку.
Счастливая мать наконец получила возможность рассмотреть своего первенца. Это только постороннему глазу все новорожденные кажутся одинаковыми, а мать находит в красном, морщинистом личике столько знакомого и дорогого, а в молочно-голубых глазках видит отражение характера будущего человека, соединяющего в себе самые лучшие черты родителей и других близких людей.
— Он очень красивый! — сказала Нанехак, осторожно прижимая к полной груди мягкое, теплое личико малыша.
Наконец в ярангу впустили отца.
Апар осторожно приблизился к пологу и приподнял меховую занавесь.
— Иди, не бойся, — улыбнувшись, позвала его Нанехак.
— Я слышал его голос, — сказал Апар. — Мужчина?
— Мужчина, — подтвердила Нанехак и в доказательство откинула пыжиковое покрывало, показала взволнованному отцу признаки мужского достоинства младенца.
— Я очень рад, — тихо произнес Апар, — и я тебе очень благодарен.
— Что ты, Апар? — смущенно возразила Нанехак. — Это я должна тебя благодарить. Посмотри хорошенько. Ты не находишь, что он похож на тебя и на русского умилыка?
Апар покорно взглянул на сморщенное личико сына, на его странные ужимки и… не обнаружил никакого сходства ни с собой, ни тем более с Ушаковым. Но, переполненный чувством радости и торжества, он согласился с женой:
— Да, он очень похож…
На следующий день ожидалось нашествие гостей. Надо было всех принять и угостить, и с самого утра Апар с Нанехак кипятили большой чайник, пекли нерпичьи лепешки, раскладывали в небольшие кучки трубочный табак — подарок новоприбывшего человека.
Одним из первых пришел доктор Савенко и ужаснулся, увидев хлопочущую возле костра Нанехак.
— Что вы делаете! — воскликнул он. — Вам надо лежать несколько дней! Вы хотите погубить себя?
Но эти устрашающие слова Нанехак встретила доброй, понимающей улыбкой, она как бы сказала доктору: может быть, твои предостережения и опасения уместны для русской женщины, но для эскимоски, если она здорова, лежать в постели негоже, уже на следующий день она возвращается к своим привычным делам и обязанностям.
Конечно, Апар старался не давать жене заниматься тяжелой работой, оберегал ее, как мог.
После родов для матери также существовало множество разных запретов и ограничений. Она не могла есть печень любого животного — иначе новорожденный вырастет слабым, живот у него будет рыхлым и пупок долго не зарастет. Исключались из меню и головы животных, чтобы уберечь дитя от бессонницы… Но это только в течение двадцати дней, а потом, наоборот, моржовая голова необходима, так как морж спит долго и крепко. Но нельзя есть ласты нерп и лахтаков, а вот моржовые — можно.
Апару пять дней полагалось находиться поблизости от яранги, не ходить на охоту, не заниматься тяжелой работой, и, пока у сына не зарастет пупок, отец не должен туго затягивать пояс, ремешки на обуви, а также сверлить любые отверстия.
Вдобавок к табаку Апар одаривал гостей винчестерными патронами, для этого у изголовья полога, где лежал в пыжиковом одеяле новорожденный, стоял раскрытый ящик. Это означало, что вновь прибывший — мужчина и приехал он из страны, где охотятся на морского зверя из огнестрельного оружия.