Остров обреченных
Шрифт:
Ночь опять выдалась лунной, напуганные трехдневным ливнем, который завтра мог возобновиться уже как шестидневный, островитяне трудились почти всю ночь. Забыв о медведе, о всяком прочем зверье и привидениях, они несколько раз отправлялись на ту строну небольшого хребта, где на склоне Козьей долины обнаружилось много поваленных деревьев, сухостоя и просто сорванных бурей веток. Значительная часть леса этого южного склона оказалась лиственной, к тому же Маргрет обнаружила целую рощу кедровника, орешки которого обещали быть съедобными, и корсиканка даже уверяла, что их можно будет крошить и использовать вместо пшеничной муки. Отправившись туда еще и вечером, они вдруг обнаружили несколько диких яблонь, плоды которых к осени должны покрупнеть и хоть как-то созреть.
Под утро они все трое так устали, что спускаться вниз, к форту, уже не было сил, поэтому так и уснули в накрытой части хижины, на перине из влажного мха.
Однако поспать утром чуть подольше Маргрет и Рою не пришлось. Их разбудила Бастианна, утверждавшая, что только что к хижине наведывался медведь. Обнаружить его следы на каменистой почве островитянам не удалось, но чувство реальной опасности появилось: если бы медведь напал на них сонных…
– Так что не думайте, что хижину мы уже соорудили, – держала пламенную речь Бастианна. – Во-первых, здесь, по ложбине, ее надо оградить каменной крепостной стеной, чтобы и в самом деле превратить в настоящий форт. При этом заложить все пространство между валунами. Заднюю часть, в которой будем обитать я и малыш, следует утеплить, пристроив к ней еще одну часть – склад для вещей и продовольствия. А в передней части оборудовать «прихожую», которая будет и складом для дров, чтобы у нас всегда было несколько сухих поленьев. Две части, спальню и детскую, мы должны обтянуть изнутри парусиной, сотворив шатер уже внутри шалаша. Ну и, конечно, пол надо устлать шкурами. Стенки тоже не мешало бы…
Выслушав ее, Рой и Маргрет с тоской переглянулись. Перед ними опять представала какая-то немыслимая прорва работы, справиться с которой, казалось, просто невозможно.
– Бастианна, дражайшая вы наша, – не выдержала герцогиня, – чтобы исполнить все надуманное вами, нам срочно придется выписать из Африки десяток-другой рабов.
– Если мы не укрепим ваш «замок», герцогиня, и не будем по очереди дежурить по ночам, нас самих «выпишут» то ли в виде рабов, то ли в виде ужина.
Вновь целый день изводил душу мелкий, почти моросящий дождь, однако островитян он не останавливал. Строительство «замка» приближалось к концу, и это их вдохновляло. Он уже был полностью накрыт, а главное, были сооружены скелеты продовольственного склада и склада для дров. Теперь хижина начала напоминать какое-то длинное, неуклюжее строение, которое еще нужно было поперегораживать, утеплить, создать в нем хоть какое-то подобие уюта.
Кроме того, островитяне установили правило: откуда бы они ни возвращались без какой-то тяжелой ноши, обязательно приносить с собой небольшой камень. К счастью, приносить издалека не приходилось, рядом с распадком валялись сотни камней. Еще больше рассеяно их было за хребтом, на склоне Козьей долины. Эти камни пока что сваливали на две кучи, из которой Рой как раз и обещал соорудить стену.
Но какими бы заботами ни были они заняты, каждый из них безо всякого напоминания по десятку раз старался оказаться на жертвеннике или на перевале Козьего хребта, чтобы оттуда взглянуть на океан. И на жертвеннике, и на перевале у них теперь были отгороженные камнями кострища, а под густыми ветвями ели и сосны, прикрытые ельником и мхом, лежали сухие дрова, и древесная труха, благодаря которым можно быстро развести костер. Словом, внешне, вроде бы, все у них ладилось, вот только сердце каждого все больше одолевала тоска. Это она заставляла женщин плакать по ночам; она вынуждала Роя д’Альби надолго уходить на рассвете и под вечер в глубь острова; она превращала жертвенник из островного маяка, еще и в место тоскливого ожидания, ностальгии и плача.
В один из таких тоскливых вечеров островитяне решили, что, как только завершат строительство хижины и появится немного больше свободного времени, огонь на жертвеннике они будут стараться разводить каждый вечер или же просто поддерживать на нем костер. И не только для того, чтобы его видно было из океана. Костер объединял их, вырывал из одиночества и тягостных раздумий.
Маргрет и Рой по-прежнему каждый день уединялись. Теперь у них был выбор: они могли оставлять Бастианну на жертвеннике, где она готовила еду, и уходить в «форт»; или же оставлять ее в «форте», где она сплетала из лозняка вторую корзину, чтобы уединиться в хижине. Однако Рой чувствовал, что брачное ложе их становилось все более степенным; в нем уже не проявлялось того азарта и той свежести чувств, которыми они умудрялись наполнять каждую встречу в первые дни пребывания на острове.
Маргрет тоже понимала это и с тревогой следила за поведением мужа. Она чувствовала, что мужчина остывает к ней, и это вызывало какую-то странную тревогу; хотя и сама ощущала, что тоже постепенно остывает к нему. Однако остывание это касалось только постели, их половых игрищ. В то же время душой она все больше привязывалась к «своему мужчине», привыкала к нему; ей хотелось, чтобы он почаще обращал на нее внимание, задерживался возле нее, ласкал, говорил какие-то слова… Она и сама время от времени порывалась крикнуть ему: «Да брось ты эту бесконечную работу, просто посиди со мной рядышком поговори; позволь по-кошачьи потереться о тебя, ощутить, что ты рядом!»
– Что-то он не очень ласков с тобой в последнее время, – как бы между прочим, обронила Бастианна, когда, взяв свою миску ухи, которую они готовили у «форта», Рой отошел к шлюпке и, отвернувшись к ним спиной, ел долго и безо всякого аппетита.
– Да, он, в общем-то, изменился… – неохотно согласилась Маргрет.
– Тоскует, как и мы с тобой.
– Не «как и мы с тобой», – возразила гувернантка.
– Почему?
– Да потому что, кажется мне… тосковать он начинает не только по Франции, но и по женщине…
– Какой еще женщине?! – изумилась Маргрет. – У него что, осталась там какая-то?..
– Я не сказала, что он тоскует по Жаннете или Луизе. Я сказала: «По женщине».
Маргрет застыла с ложкой у рта и удивленно смотрела на Неистовую Корсиканку.
– Бастианна, у него есть женщина. Это я, – твердо, с детской рассудительностью, молвила Маргрет, чем вызвала у Неистовой Корсиканки едва заметную ухмылку.
– Конечно, конечно, – поспешно заверила она норд-герцогиню, – это я так…
– Ты никогда ничего не говоришь просто так, – с тем же упрямством и с той же наивной рассудительностью заявила Маргрет. – Я понимаю, что ты следишь за нами, но…
– Неправда, герцогиня: я за вами не слежу. Хотя ваша матушка очень просила меня об этом. Забочусь о вас – это другое дело.
– Ты не поняла меня, Бастианна… Я не имела ввиду, что ты подглядываешь за нами, речь о другом…
– Можешь не объяснять, и так все понятно…
– Поэтому я хочу, чтобы ты знала, что у нас… словом, между нами все хорошо.