Остров обреченных
Шрифт:
– Зато вы очень уж сносные.
– Что ты предлагаешь?
– А что тут можно предлагать? – как-то странновато хихикнула Бастианна. – Мы втроем оказались на одном острове, под одной крышей, при одном мужчине. В жизни так иногда случается. Таков крест нашей жизни.
– Ладно, я скоро вернусь, «крест нашей жизни».
– Если бы уходила я да с таким мужчиной, – не стеснялась Бастианна того, что шевалье может слышать их, – я так твердо обещать не решалась бы. Но к завтраку все же постарайтесь вернуться.
– Мы будем рядом.
– Господи, позволь мне уснуть при этом сном праведницы. Ведь должен же среди троих грешников хоть один представать в роли праведника.
Оставаться после этого разговора в шлюпке Маргрет уже не решалась. Они поднялись на жертвенник, и мужчина расстелил свою куртку на слое подсушенного мха, который казался им теперь почти что лебяжьей периной.
Здесь уже стесняться было некого. Положив рядом с собой, он – меч, она – арбалет, они разделись донага и, прежде чем раскрыть объятия, замерли, осматривая тело друг друга. И было это одно из таинств познания себя, друг друга; познания «креста своей жизни».
Внизу, казалось, прямо под ними, грохотал прибоем суровый океан; вверху, прямо над ними озарялась таинственным светом полноликая луна. Физически и душевно оголенные, эти двое восставали между двумя – земной и небесной – стихиями, покорные своим желаниям, своей любви и «кресту своей жизни».
И опять, как и в прошлую ночь, проведенную на шлюпке, оба они были жадными, неутомимыми и бесстыжими в своем стремлении взять друг от друга все, на что только способна человеческая фантазия и человеческие силы.
– А ведь, кажется, не зря это плато, на вершине Марсовой скалы мы назвали жертвенником, – молвила Маргрет, когда, уже приодевшись, чтобы не простыть на леденящем океанском ветру, они вновь улеглись на свою моховую постель.
– И кого будем приносить в жертву?
– Очевидно, меня, – игриво коснулась губами его губ. – В жертву твоей страсти.
– А меня – твоей, – почти счастливо улыбнулся Рой.
– …И вот мы лежим на жертвеннике, принесенные в жертву друг другу, на этом мрачном, убийственном острове, на который, возможно, и нога человеческая до нас не ступала. Нас высадили сюда на гибель, а нам хорошо, мы счастливы; мы верим в жизнь и радуемся этой жизни. А что касается страсти… Можно, я скажу, как думаю?
– Хоть раз в жизни именно так и нужно сказать.
– Опять ты оскорбляешь гордую герцогиню де Роберваль.
– Наоборот, я сказал это с верой в то, что отныне гордая герцогиня де Роберваль будет говорить только то, что думает. Хотя ни в высшем, ни в низшем свете общества человеческого прямота не приветствуется. Так я слушаю тебя.
– Ты уже все заговорил, Рой – разочарованно произнесла Маргрет.
– Но теперь я, действительно, готов выслушать.
– Такое нужно говорить сразу же, когда оно комком подступило к душе и горлу. Потом, когда замешкаешься, высказать трудно. – Она хотела что-то добавить, но вдруг запнулась на полуслове. Откуда-то со стороны Гусиного озера вдруг донесся густой басистый рев.
Подхватившись, Рой и Маргрет присели на корточках и, прижавшись плечом к плечу, прислушались. Рев повторился. Но зверь уже был значительно ближе. Он шел прямо на них.
– Что это, Рой? Что это за чудище такое?
– Что за чудище – не знаю, но оно идет сюда, к жертвеннику, рассчитывая полакомиться жертвой.
Когда рев послышался в третий раз, Маргрет показалось, что это голос человека – лютого, изголодавшегося, а потому возненавидевшего весь род человеческий.
– Может… это обезьяна? – дрожащей рукой нащупала лежащий рядом арбалет, к которому была одна-единственная стрела.
– Мы ведь с тобой видели обезьян там, на Гаити. Разве они способны исторгать такой рев? Скорее, это медведь или… нечистая сила.
– А может, здесь водится дикий человек?
Маргрет отходила к «форту» первой, Рой с мечом в руке прикрывал ее, жалея, что не сподобился изготовить некое подобие щита.
– Что, не дал он вам встретить рассвет на жертвенном ложе? – встрепенулась Маргрет, услышав за собой убийственно спокойный голос Бастианны.
– Кто «он»? – дрожащим голосом спросила норд-герцогиня.
– Ну, как «кто»? Ревун этот, медведь.
– Так ты считаешь, что это все же медведь?
– Подожди немного, он тебе сам представится.
– И ты не боишься?
– В крайнем случае, я решила, что столкну в воду шлюпку и уйду в залив. И потом, где-то между мной и медведем должен быть доблестный рыцарь – шевалье. Да и аркебузу на всякий случай вытащила. Вот только заряжать меня не научили. Завтра же и этой наукой просветишь.
Медведь явно учуял какой-то незнакомый ему дух: костра, человека, приготовленной пищи. Возникнув при свете луны на краю жертвенника, он приподнялся на задние лапы и издал такой мощный рев, что все ущелье, весь фиорд задрожал от, отражающего этот истошный крик души звериной, эха.
– Понятное дело, – отозвалась на его рев Бастианна. – Уж кто-кто, а я-то тебя способна понять.
– Что ты несешь такое? Замолчи, он услышит твой голос. – Сердито зашипела на нее Маргрет.
– Без самки он остался – вот что произошло, – сочувственно молвила Бастианна, ничуть не устрашившись предостережения герцогини. – И ничего ему не остается, как реветь на каждом утесе, на каждую мало-мальски освещенную светом господним луну. – Вздохнув, корсиканка размяла руками ноющую грудь, как волчица, готовая взвыть от тоски у холодного логова, затем взглянула на луну и отправилась на свое «лежбище».
Проснувшись на рассвете, Маргрет некоторое время прислушивалась к каким-то странным звукам: то ли крикам, то ли рычанию. Мгновенно вспомнив о вчерашнем визите истинного хозяина острова, она схватила еще с вечера заряженную аркебузу и, приоткрыв полог, прошла по узкой горловине между каменными завалами.
У входа она сразу же обратила внимание на то, что песок и галечник разрыты, словно кто-то пытался устроить там себе логово.
«Да ведь он был здесь! – с ужасом пронеслось в сознании Маргрет. – Он запросто мог передушить нас, еще сонных! – подумала она, осматривая жертвенник, склон горы; проложенную уже ими, островитянами, едва приметную тропу. Каково же было ее изумление, когда она увидела медведя почти рядом, на том берегу узкой котловины, которой завершался фиорд.