Остров пропавших девушек
Шрифт:
— Думаешь, машину и правда назвали по имени нашей девочки? — спрашивает Ларисса.
Ее родители — сущие дети. Искренни и непосредственны во всем, чего не знают. «Они крестьяне...» — думает Мерседес с заоблачных высот своего летнего рабства. И тут же чувствует жгучий стыд, потому как и сама впервые проехалась на машине лишь пару недель назад, хотя сейчас ей кажется, что с тех пор прошла целая вечность. Но не может сдержать протяжные нотки превосходства в своем тоне. Слава богу, что через три дня Татьяна возвращается в Англию, в интернат. Мерседес прекрасно понимает, что разлагается в ее обществе.
— Это название бренда, только и всего, —
— Думаю, ты права, — отвечает на это Донателла, — в противном случае она бы называлась «Принцессой Мерседес».
Они покатываются со смеху.
Они все в приподнятом настроении. Серджио — потому что его включили в список гостей наряду с самыми могущественными жителями острова. Ларисса — потому что неделями наблюдала, как выгружали мебель с прочей утварью для «Каса Амарилья», и теперь сгорает от любопытства. Донателла — потому что там будут напитки, бассейн и, как ей говорили, качели над самым утесом, к тому же у нее наконец есть возможность надеть это платье, не вызвав волны негодования. А Мерседес — потому что ее неволя подходит к концу, а лето еще нет, так что после школы можно будет побегать со старыми друзьями по полям и броситься в океан, чего она ждет не дождется.
Расточая без конца улыбки, водитель Мэтью Мида распахивает дверцу и жестом приглашает их сесть.
Один за другим они забираются в машину. В салоне восхитительно пахнет полировкой и кожей.
— Ух ты! — восклицает Ларисса. — Ух ты, ничего себе!
Она утопает в сиденье с глазами круглыми, как у совенка. Рядом с ней располагается Серджио, и они устраиваются как паша с женой, гладя обивку сидений, будто кошку.
— Какая нежная! — восклицает Ларисса. — Прямо как бархат!
Девочки садятся к ним лицом — спиной к новенькой асфальтированной дороге, идущей на восток вверх по холму. Донателла вертит головой по сторонам, словно в музее. Когда Ларисса обнаруживает крохотные бутылочки с водой, Серджио берет одну из них, чтобы открыть крышку.
— Нет! — кричит Ларисса, выхватывая ее у него из рук. — Серджио! Нет!
— Ладно тебе, мам, их для этого туда и положили, — говорит Мерседес, сама безмятежность. — В подвалах замка их полно.
И просто чтобы продемонстрировать свою полную осведомленность в автомобилях, нажимает на рычажок в подлокотнике, после чего его верх плавно открывается, и под ним обнаруживается упаковка салфеток «Клинекс».
— Ay, madre de dio! — восклицает Ларисса. — L’ostia, они позаботились о любой мелочи!
Дверь захлопывается, и в салоне включается кондиционер. Когда водитель снимает машину с ручника и давит на газ, Ларисса тихо вскрикивает, изо всех сил хватается за подлокотник и не думает отпускать, когда машина трогается с места. Серджио с небрежным видом нажимает на кнопку, и окно тут же полностью опускается вниз. Он притворяется, что сделал это из чистого любопытства, но, конечно, на самом деле — чтобы все соседи видели, кто именно сидит в лимузине, величественно выезжающем из города.
Они выходят из машины на дорогу у недавно построенной ограды с кованой вывеской, будто можно спутать единственный дом на этих скалах с чем-то еще. Семейство Делиа опять выстраивается в шеренгу, пока
— Oao, — тянет Серджио.
На торжественном приеме не менее пятидесяти человек выпивают и беседуют, но помещение все равно кажется просторным и полным воздуха. Не досаждает даже шум голосов. Он поднимается вверх и теряется под потолком, который выше всего дома Мерседес.
Люстры. Мраморная лестница, уходящая ввысь от скользкого пола из белого закаленного стекла. Колонны с каннелюрами, поддерживающие крышу. Вдоль стен — полуобнаженные мраморные женщины двух метров ростом: Татьяна говорит, что это Музы, но Мерседес они внушают отвращение. Гигантский портрет хозяина в массивной золоченой раме. В центре фонтана во внутреннем дворе — сияющий рог изобилия с экзотическими фруктами, по словам Татьяны — высеченный из цельной глыбы хрусталя. Над чашей изящно склонилась нимфа из черного мрамора в золотом бикини, обреченная до скончания веков мыть в ней руки.
— Боже правый, — говорит Ларисса, которая выглядит довольно напуганной, — здесь даже удивительнее, чем в самом castillo!
— Чушь! — отвечает Серджио. — В castillo много такого, чему уже тысяча лет.
— Да, но здесь-то все новое, — возражает на это Ларисса.
Серджио закатывает глаза, замечает у уставленной напитками буфетной стойки начальника порта и направляется к нему, радостно протягивая ему ладонь для рукопожатия с таким видом, будто повстречал старого друга после долгой разлуки, а не скандалил с ним пару часов назад по поводу вывоза мусора. Его семейство осталось стоять у двери — маленькое и нелепое. Ах, каково это — быть мужчиной. Знать, что для тебя есть место в жизни. И даже среди незнакомцев понимать, что тебя, такого как ты есть, достаточно.
Мерседес чувствует, как Ларисса берет ее за руку, прекрасно понимая, что та не столько желает ее ободрить, сколько сама нуждается в утешении. Она сжимает ладонь матери и чувствует, что у той расслабленно опускаются плечи. В голову приходит мысль: «Ей тяжелее всего. Донателла красива, папа занимает в обществе определенное положение, а я все лето разыгрываю из себя богачку. Она же никогда не бывала в таком месте. И сейчас больше чем когда-либо осознает, что она — никто».
К ним подходит женщина, одна из прислуги с яхты. В руках у нее небольшой груженный напитками поднос. На лице — улыбка. Новый персонал Мэтью Мид набрал из филиппинцев. По словам Татьяны, как слуги они весьма популярны, так как всегда улыбаются.
— Шампанское? — предлагает она. — Кампари? Апельсиновый сок?
Выражение лица Лариссы отчетливо говорит «мне бы не следовало», но она берет бокал шампанского, чуть ли не хихикая от собственной смелости. Хлопает по руке Донателлы, когда та тоже тянется за шампанским. Старшая дочь откидывает через плечо волосы и буравит ее взглядом. Ларисса, ничего не говоря, отвечает ей материнским взглядом.
«Скоро это не сработает, — думает Мерседес. — Донателла на грани. Что-то изменилось этим летом, и это каким-то образом связано со мной. Она презирает отца, потому что тот ведет себя как угодливый лакей, и презирает мать — за то, что та, как ни крути, ему всегда уступает».