Остров Разочарования
Шрифт:
Девочки со счастливыми лицами полезных участников торжества бегали к пальмам и возвращались оттуда с зелеными кокосовыми орехами. В сторонке, на большом пне, на котором только что разделывали туши козлят, ухмыляющийся в предчувствии хорошего угощения островитянин ловко, с одного удара, отрубал острым и тонким каменным топором верхушки орехов, уже освобожденных от внешней зеленой оболочки. Кокосовое молоко сливалось в большой горшок, кокос поступал в руки женщин, сидевших на корточках у разложенных на траве опрятных и нарядных циновок. Женщины выскребали с внутренних стенок орехов и раскладывали равными порциями на банановые листья нежную мякоть, вкусом
А пока что гости осматривали Новый Вифлеем. Он состоял из нескольких десятков хижин, ничем, кроме одной, значительно больше всех остальных, не отличавшихся от недавно сгоревших хижин. Они обрамляли собою просторную и опрятную площадь. Таким образом, экскурсия по Новому Вифлеему превращалась в неутомительную прогулку по внутренней стороне довольно правильного прямоугольника. Деревня не была защищена от внешнего мира никаким забором, да, собственно, в нем и не нуждалась. Со всех четырех сторон ее охватывала непроходимая чаща, которую только в двух местах прорезывали узенькие тропинки: одна в- направлении к берегу, другая — в сторону Священной лужайки.
Ни архитектура, ни убранство хижин нисколько не заинтересовали ни Фламмери, ни Цератода, ни Мообса. Отлично отполированные каменные топоры на коленчатых рукоятях, каменные мотыги, заключавшие в себе бездну человеческого труда и терпения, костяные иглы, сверла из разнокалиберных, заостренных о камень раковин, ножи и бритвы из тонких бамбуковых пластин, костяные серпы с острорежущими кремневыми вкладышами, каменные зернотерки, барабаны из выдолбленных колод, украшенные тончайшей резьбой, кремневые пилки, сверла, долота, скребки кремневые и скребки из раковин, сосуды из кокосовой скорлупы и сосуды из бамбука, рыболовные снасти, изготовленные из кокосовых волокон, луки, стрелы, колчаны, деревянные щиты, обитые кожей, кожаные щиты, отороченные козьим мехом и увешанные амулетами, — все это вызывало у них лишь презрительные улыбки.
Гамлет Браун буквально разрывался на части. Он то исчезал, чтобы отдать необходимые распоряжения, то что-то озабоченно шептал на ухо своим односельчанам, то вытирал носы ребятишкам, то разгонял коз, бесцеремонно увязавшихся за торжественным кортежем, то представлял гостям встречных туземцев, то просто молча, со счастливой широкой улыбкой на лице сопровождал гостей, готовый без промедления ответить на любой возникший у них вопрос, выполнить любое их пожелание, — словом, сделать их посещение Нового Вифлеема наиболее приятным и удобным.
Тут же неподалеку, но поближе к Фламмери и Мообсу, вертелся Гильденстерн Блэк, искательно ухмылявшийся каждый раз, когда кто-либо из его благодетелей случайно останавливал на нем свой скучающий взгляд.
— Его зовут Билли, — говорил Гамлет, подводя за руку смущенно упиравшегося односельчанина. — Да иди же, Билли, не бойся. Эти джентльмены не чета тем, в черных одеждах. Эти джентльмены ничуть не хуже нас с тобой. А если у них не черная, а белая кожа, то смешно в этом их винить. Кто знает, может быть, в тех местах, откуда они прибыли, наоборот, черная кожа такая же редкость, как у нас белая. А вот это Малькольм. Иди сюда, Малькольм, не стесняйся…
Заметив, что рассуждения Гамлета о цвете кожи не на шутку возмутили мистеров Фламмери и Мообса и что может разгореться серьезный скандал, Егорычев решил спешно переменить предмет разговора.
— Мне давно хотелось спросить у тебя, Гамлет, как у вас даются имена новорожденным? По святым?
—
— Хотел бы я посмотреть, как выглядит святой Гамлет, — насмешливо пробурчал Цератод.
— Действительно, — сказал Егорычев, — разве существует такой святой — Гамлет, или такая святая — Дездемона?
Гамлет недоверчиво рассмеялся. Ему казалось, что Егорычев шутит.
— Будто вы не знаете, сэр, что таких святых нет? И святых Офелии, Макбета, Отелло, сэра Джона Фальстафа и разных других тоже нет… Потому что это ведь не святые, а действующие лица.
— Они только действующие лица, сэр, — подтвердил стоявший поблизости высокий, чрезвычайно жизнерадостный старик с роскошно взбитой прической. — Гамлет никогда не говорит неправды. Они действующие лица. — Убедившись в странной неосведомленности белых насчет святых, он был сейчас не вполне убежден, поймут ли они и что такое действующие лица. — Действующие лица — это из представлений.
— Так, значит, тебя назвали Гамлетом по пьесе Шекспира? — спросил Егорычев.
Островитяне были поражены. Оказывается, имя Шекспира известно и за пределами острова. Разочарования!
— Конечно. Раньше меня звали Джимом. Джим Браун. Но когда я вытащил из пропасти девочку Саймона Флинка, меня назвали Гамлетом, чтобы мне было приятно.
— И тебе это действительно приятно?
— Очень.
— А почему тебя не назвали Гильденстерном? — спросил Егорычев, бросив косой взгляд на съежившегося Гильденстерна Блэка.
Туземцы ехидно заулыбались. Блэк юркнул подальше в толпу. Но Гамлет отвечал без тени улыбки:
— Что вы, сэр! В Гильденстерна переименовывают только плохих людей!
— Тогда можно было назвать тебя Полонием, Розенкранцем, — продолжал Егорычев подзадоривать Гамлета, и тот горячо возразил ему:
— Это тоже были весьма недостойные люди, сэр! Вспомните, сэр!..
И тут на глазах у пораженных гостей Гамлет Браун превратился в заправского Полония, каким его представляли на английской сцене семнадцатого столетия. Он зычно откашлялся, выставил вперед босую ногу в коротких серых трусах из козьей шерсти, отвесил низкий и церемонный поклон воображаемому королю датскому, дяде и отчиму того, настоящего, шекспировского Гамлета, его живое и открытое лицо стало искательным и лукавым, сам он, полувыпрямившись, угодливо протянул вперед свою правую руку, перетянутую выше локтя широкой желтой лентой, подарком Егорычева, и неожиданным старческим голосом прошамкал:
Я дочь ему подкину в этот час, А мы вдвоем за занавеску станем.Вернув лицу прежнее выражение, он уже обычным голосом пояснил:
— Это Полоний про свою родную дочь, сэр! Страшно подумать! Или взять, к примеру, того же Яго…
Он снова откашлялся, гаденько улыбнулся и, удовлетворенно потирая ладони, прорычал к великому восторгу своих односельчан:
…Нет в мире ничего Невиннее на вид, чем козни ада. Тем временем, как Кассио пойдет Надоедать мольбами Дездемоне, Она же станет к мавру приставать, Я уши отравлю ему намеком, Что жалость Дездемоны не с добра…