Остров Разочарования
Шрифт:
Солнце упало за почерневший океан, небо украсилось звездами, наступила ночь. Был на исходе седьмой час. Но в программе еще оставались песни, а после песен — воинственные пляски, без которых пиршество теряло бы всякое значение.
Вот Гамлет Браун многозначительно прокашлялся. Галдеж замолк. Островитяне тоже прокашлялись, приготовились к пению.
Духовный пастырь, он же колдун Нового Вифлеема, поднял руку, приглашая к тишине. Это был кряжистый старый человек с неглупым морщинистым лицом. С его крепкой шеи свисал на тоненьком, унизанном козьими зубами шнуре небольшой деревянный крест. Поредевшая, тщательно взбитая шевелюра была утыкана доброй полусотней разнокалиберных и разноцветных перьев. Но главным отличием колдуна от его
— Дети мои! — возгласил он. — Люди Нового Вифлеема и люди Доброй Надежды! Прежде всего возблагодарим всевышнего за то, что дождь не нарушил нашей трапезы, а также за то, что козлята были вкусны и дали отличный навар!
Нестерпимо фальшивя, островитяне дружно грянули гимн трехсотлетней давности.
— Боже, как они врут! — прошептал в великой душевной скорби Фламмери, считавший музыкальные переговоры с небом своей стихией и второй после биржевых операций специальностью. — Они поют как язычники!.. Друг мой, мистер Цератод, ради всевышнего, ради всего святого, остановите это кощунство!
— Пускай их! — философски отозвался Цератод. — Важно, что они поют с самыми похвальными помыслами.
Прищелкивая в такт пальцами, островитяне допели гимн. Егорычева поразила точность, с которой они каждый раз фальшивили в одних и тех же местах музыкальной фразы. Для этого, как это ни казалось парадоксальным, надо было иметь отличную музыкальную память и недюжинный слух. Что островитяне в полной мере обладают обоими этими ценными качествами, они доказали спустя несколько минут, когда перешли к исполнению мирских песен.
Но, сверившись с часами Егорычева и убедившись, что время уже позднее, Фламмери попросил минуту внимания.
— Уже пришло время спать, — сказал он. — Мы вам благодарны за обед, который вы столь гостеприимно устроили в нашу честь, и мы уходим отсюда еще большими вашими друзьями, нежели были до этого прекрасного обеда, если только возможно быть большими вашими друзьями, чем были мы со дня нашего недавнего знакомства. Мы надеемся, что и вы — наши друзья.
— О да! — горячо воскликнул Гамлет Браун, за ним преподобный отец Джемс, а за ними и все остальные черные участники пиршества. — Мы самые добрые ваши друзья.
— Мы рады были встретить в вашем лице верных сынов церкви, и мы пришли к вам сегодня, чтобы закрепить наши добрые связи не на словах, а на деле. Мы пришли раскрыть вам глаза на весьма прискорбные ваши ошибки, в первую очередь на несправедливость, которую вы чините в отношении ваших безупречных односельчан Гильденстерна, Розенкранца, Полония и ныне уже, увы, покойного Яго Фрумэна. Дьявол затмил ваши очи суетными мелочами, и вы, как неразумные овцы, презрели людей, достойных уважения, почета и, я бы сказал, поклонения. Прошлой ночью мне явилось дивное виденье. Мне явился шестикрылый серафим… (Восторженный шепот прошел по слушателям, сгрудившимся вокруг Фламмери. Егорычев попытался обратиться к нему с какими-то словами, но Фламмери отстранил его величественным жестом библейского пророка). Не мешайте, сэр, когда христианин беседует с христианами!.. Итак, явился мне шестикрылый серафим и сказал: «Горе Новому Вифлеему! Горе мужчинам его и горе его женам и детям, ибо они не почитают возлюбленных чад господних Гильденстерна, Розенкранца, Яго и Полония! Всевышний в беспредельной благости своей наделил их даром творить чудеса, и они еще завтра, то есть сегодня, докажут это делами своими, чтобы поняли жители Нового Вифлеема всю глубину и тяжесть
Фламмери обвел глазами лица островитян, остался доволен впечатлением, которое произвело его сообщение и добавил:
— Пусть кто-нибудь побыстрее сбегает на берег и принесет оттуда миску-другую морской воды!..
— Что вы делаете? — возмущенно прошептал ему Егорычев, когда по знаку отца Джемса двое молодых людей бросились на берег за водой. — Ведь это низкое шарлатанство!
— Я еще не имел чести докладывать вам свои намерения, сэр, — прошипел в ответ Фламмери. — И я Покорнейше и настоятельнейше прошу вас не вмешиваться в то, что выше вашего понимания… Как атеист, вы не в состоянии понять того, что я предпринял, сэр…
— Я категорически протестую против этого жульничества, вы слышите? Если вы сейчас же не…
Но Егорычеву пришлось остановиться на полуслове. С берега донеслись крики:
— Сюда!.. Сюда!.. Скорее все сюда!.. Люди Нового Вифлеема, спешите на берег!..
Захватив пылающие головни, островитяне бросились вниз к бухте. Уже взошла ущербная луна, покрыв неживым, синеватым светом зеркальную гладь бухты, черные леса, колючие гребни гор.
На берегу, на мокрой гальке, мягко обтекаемая неслышным и робким серебристым накатом, виднелась какая-то темная масса. Около нее суетились, растерянно всплескивая руками, оба молодых негра, которые только что весело мчались сюда за водой для чуда. После рассказов белого джентльмена о дьяволе и шестикрылом серафиме им было страшно видеть чуть содрогавшееся от наката мертвое тело Яго Фрумэна.
— Море не решается оставлять в своем лоне такого святого человека, — объяснил мистер Фламмери островитянам создавшуюся обстановку. — Такой человек должен быть с самыми высокими почестями похоронен по христианскому обряду в родной земле… и отомщен, — прибавил он с расстановкой. — Тот, кто виновен в мученической смерти праведника, достоин самой тяжкой кары…
— Пропустите меня! — сказал отец Джемс.
Все расступились, он нагнулся над трупом, простоял в таком положении с полминуты, зажмурив глаза и скрестив на груди жилистые руки в кожаных браслетах, потом раскрыл глаза и мрачно произнес только одно слово:
— Колдовство!
— Я так и думал! — с ходу присоединился Фламмери. — Бедняга погиб от колдовства и ничего другого. Но кто же злодей, погубивший старого добряка Яго?
— Для этого в первую очередь надо проверять, в какую сторону смотрит лицо бедного Яго, — сказал отец Джемс.
Лицо бедного Яго смотрело прямо на юг.
— Колдовство совершено человеком, который живет на юг от жилища Яго» Фрумэна, — заявил почтенный пастырь с подкупающей уверенностью, потому что проверить его заявление не было ровно никакой возможности. — Но проживает ли этот богопротивный убийца в Новом Вифлееме, Доброй Надежде или по ту сторону трещины, это можно будет определить только днем. А пока помолимся господу, чтобы он помог нам поскорее отыскать виновного.
Он обратился к благоговейно молчавшим островитянам:
— Повторяйте за мной!
Островитяне молитвенно сложили руки и опустились на колени. Фламмери шепнул Цератоду, тот, после некоторых колебаний, — Мообсу, и все трое, к удовольствию польщенных островитян, последовали их примеру. Это был весьма ловкий ход со стороны компании Фламмери: трогательное религиозное единение между туземцами и приезжими белыми и в то же время блистательная моральная изоляция Егорычева. Никто не ожидал от белых, что и они опустятся на колени. Во всяком уж случае, никто бы и не подумал поставить им в вину, если бы они этого не сделали. Но раз трое белых не отстали в своем религиозном рвении от островитян, Егорычев, оставаясь на ногах (Фламмери не сомневался, что неверующий Егорычев именно так и поступит), неминуемо оказывался в чрезвычайно двусмысленном положении. Шутка ли сказать, из всех находившихся в этот момент у тела Фрумэна только один, не участвующий в таком важном молебствии!