Остров Русь 2, или Принцесса Леокады
Шрифт:
— Да ладно, пущай живет. Тем паче, по роже судя, земляк он мой.
Иван потряс головой и сел под лошадиным брюхом. Посмотрел вверх и поморщился. Позор! Даже не конь добрый его сбил, а добрая кобыла.
— Славная у тебя лошадь, Илюшенька, — подал тем временем голос тот богатырь, что советовал задавить Ивана. — Будь эта кобыла конем, была б ей цена триста рубликов.
— Ха! Эта лошадь отродясь конь, а цена ей — пятьсот рублей! — не моргнув глазом, соврал Илья. — Эй, добрый молодец, долго будешь под моим
Иван-дурак вылез из-под лошади, раздвинув спускающиеся, видно для маскировки, до самой земли звенья лошадиной кольчуги, и ехидно ответил:
— Был бы конь — сразу б вылез! Искал я, за что ты пятьсот рубликов отдал, а нашел только на триста!
Наступило гробовое молчание. Илья поднял булаву, потряс ею, потом сдержался и коротко произнес:
— Ровно в полдень…
— На поле Куликовом, — поддержал его Иван. И, понимая, что помирать все равно придется, добавил, куражась:
— Только не подводи своего коня к моему Гнедку. Он у меня как огонь жарок, не устоит!
— Не люблю я земляков убивать. Да придется, — со вздохом сообщил богатырь. — Пока, муромчанин!
«Земляков?..» — понял вдруг Иван.
— Илья Муромец?! Заступничек?!
Но тот уже ехал дальше, сокрушаясь о нынешней молодежи, которая не способна отличить коня от кобылы.
— Так, доигрался, — пробормотал себе под нос Иван. — Добрынюшка-то добрый, может и пощадить… А вот Муромца я обидел знатно… Кто ж меня, дурака, за язык тянул? Ой-ой-ой.
Он взнуздал Гнедка и печально промолвил:
— Теперь буду практиковать хорошие манеры. Без закуски не пить, матушке письма писать… С богатырями не ссориться. О! Кстати…
Перед Иваном стояла группа о чем-то оживленно беседующих богатырей. Один из них, тощий и интеллигентный, был дураку знаком. Именно его использовал Муромец на лестнице в качестве булавы.
Так вот, из кармана этого богатыря случайно вывалилась грамотка. И рассеянный богатырь, наступив на нее кирзовым сапогом, стал втаптывать бересту в грязь.
— Расступись, расступись! — заорал Иван и, ловко перегнувшись с коня, выхватил грамотку из-под сапога богатыря. Тот смерил его гневным взглядом и заявил:
— Что это вы, молодой человек, в грязи роетесь?
— Вот, — радостно пролепетал Иван, протягивая богатырю грязную бересту. — Вы письмецо обронили.
— Это не мое письмо.
— Но я же видел, как оно выпало из вашего кармана! — настаивал Иван.
— Ха! — хором воскликнули богатыри, поглядев на бересту. — Почерк Марьи-искусницы. Уж не шашни ли у тебя с ней, Алешенька?
— Нет. Это не мое письмо. И почерк не Машин. Или вы хотите сказать, что и сами получали от нее письма?! — заорал богатырь. Его товарищи сконфуженно опустили глаза.
— Это просто заявка Микуле Селяниновичу на комплект праздничных кольчуг, — потрясая грамоткой, продолжил Алеша угрожающе. —
— Верим, верим, — затараторили богатыри.
— Ну хорошо, коли так. Я отдам бересту Микуле… при случае.
Богатыри стали торопливо расходиться. Иван остался один на один с Алешей.
— Юноша! Вы — убийца! — гневно заявил Алеша.
— Да? — удивился дурак.
— Да! Вы убили мою веру в чистую любовь. Так что…
— В полдень, на Куликовом поле, — обреченно сказал Иван. — Да, кстати, вы, часом, не знаменитый Алеша Попович?
— Он самый, — удивился богатырь. — Откуда знаешь?
— Догадался, — разворачивая Гнедка, бросил Иван. — До встречи на поле…
Долго скакал Иван по Киеву. «Ох и дурак, — думал он о себе. — Поссориться с тремя былинными героями, с тремя богатырями!» Он пришпоривал Гнедка и гнал все дальше и дальше, пока не понял, что его одолевает сушняк. Подъехав к колодцу, Иван стал ждать.
Через полчаса к колодцу подошла красна девица.
— Красна девица! — позвал ее Иван.
Та лукаво улыбнулась.
— Дай-ка мне испить водицы, от вражьей крови умыться, — продолжил Иван.
— Какой смешной, — фыркнула девушка и, набрав полное ведро, изящно протянула его дураку. Второе она поставила перед Гнедком, чем сразу завоевала сердце последнего.
Допив водицу, Иван икнул и спросил:
— Как звать-величать тебя, красна девица?
— Марья-искусница, — томно произнесла красавица. — И никакая я не девица, а вовсе мужнина жена.
— То дело поправимое, — похлопав по булаве, сказал Иван. — Ох, Марьюшка, люба ты мне! Давай пофлиртуем легонько?
— Светло еще, добрый молодец, — остановила она его порыв. — Что люди добрые скажут? Приходи вечером на сеновал.
— Эх, Марья. Не дожить мне до вечера, — грустно сообщил Иван. — Вызвался я биться с Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем да Алешей Поповичем… Кранты мне.
— Да, тяжко дело, — облокотившись о колодец, сказала Марья-искусница. — Со всеми сразу, что ль, биться будешь?
— Выходит, что так. В полдень, на Куликовом поле.
— А победить слабо?
— Слабо, — признался Иван. — Да и не поднимется у меня на заступничков народных булава.
— Чем бы тебе помочь?.. — задумалась Марья, доставая из кармана горсть жареных семечек и увлеченно их лузгая. — Будешь?
— Да я больше бананы уважаю, — слабо возразил Иван, но угощеньем не побрезговал. — Так как насчет флирта, а?
— Приходи на сеновал, — твердо повторила Марья. — А на поле Куликовом всякое может случиться. Не вешай носа раньше времени.
— Буду жив — приду, — вздохнул Иван и медленно поехал на Куликово поле.
Глава вторая,
о том, что три головы хорошо, а четыре — лучше