Остров Сердце
Шрифт:
Барков взглядом пресек недоуменный вопрос, который читался в глазах капитана, и скомандовал:
– Глядите только, чтобы не сбежал!… А мы пока дальше пойдем. Как закончит, дайте знать… Минут тридцать тебе хватит?
Когда вышли в коридор, Барков хищно облизнул потрескавшиеся губы и попросил подполковника Алькеева:
– Найди мне комнату и веди из подвала по этому списку, первых троих! – он протянул исписанный листок. – Я тоже за полчаса уложусь!…
Через сорок минут посвежевший от какой-то внутренней радости Барков вывалился в коридор с последним из трех допрошенных
– Ну, пошли к Бурятскому! Он, похоже, уже все, что надо написал. Этого в подвал! – он кивнул на боевика в наручниках, который настороженно вслушивался в слова полковника. – И вот что, сержант!… И вы, капитан! Вы нас там оставьте без присмотра. Чтобы только он, я и подполковник Алькеев. Ясно?! Мы с этим… – Барков запнулся -…писателем потолкуем…
Когда дверь закрылась, Барков взял исписанные Хартаевым листы, пробежал текст и попросил:
– Подпиши! И дату поставь, 27 июля. И вот тут тоже, – Барков перевернул исписанный лист, – документ все же, в архивах останется…Напиши: "Написано мною собственноручно тогда-то!" И подпись! Готово? Ну вот! – он вплотную подошел к бандиту, навис над ним огромной глыбой и ловко защелкнул на его руках наручники. Этот негромкий щелчок в секунду что-то поменял в облике полковника. Равнодушно-спокойную мину, которую он с трудом удерживал на лице, сменило нескрываемое бешенство. Глядя прямо в глаза бандиту, он тихо заговорил:
– Мы тут времени не теряли: с твоими друзьями общались. Там, внизу, их человек двадцать. С троими уже побеседовали. И, заметь, каждому кое-что рассказали про его личную жизнь… Про родственников, про близких, как жену зовут… Доходит, нет?…Тогда слушай! – Барков снова навис над щуплым собеседником. – Вызывали-то тех, на кого подробнейшие ориентировки есть. Они, конечно, рты пораскрывали, откуда, мол, мы все это про них знаем?! А мы им свою осведомленность объяснили: мол, сидит у нас один писатель и за жизнь свою поганую всех вас сдает! А иначе откуда бы у нас такие подробности? И отвечаем на их вопрос: да от него, от Хартаева!…
Барков пресек попытку собеседника приподняться, то есть попросту швырнул его назад, на стул, при первом же движении.
– Смерти ты не боишься! – тихо произнес он. – Национальным героем хочешь стать! Видишь, какую бумагу замечательную составил…"Собственноручно", кстати, пишется через два "эн"…Так вот, я помогу тебе. Помогу стать тем, кто ты есть! Знаешь кем? – Барков зловеще задышал, набирая в грудь воздух. – Дерьмом последним!!! – заорал он неожиданно, и тут же со всего маху двинул Хартаева пудовым кулаком по ребрам.
Омоновский подполковник, знавший толк в кулачном деле, сразу все понял: по тому, как "хекнул" боевик сбитым дыханием, как стремительно отлетел в угол с перекошенным от боли лицом, Алькеев безошибочно определил, что несколько ребер от этого страшного удара лопнули и впечатались во внутренние органы, разрывая и травмируя их.
– Мы тебя еще несколько часов тут подержим, – хрипло дышал сверху Барков, удовлетворенно наблюдая, как Хартаев ловит ртом воздух и слизывает с губ кровавые пузыри. – Потом к своим в подвал пойдешь. – Барков шипел прямо в лицо сидящему на полу боевику. – Расскажешь, что били… А до этого мы их сюда по одному водить будем и бумагу эту показывать! Тут ведь много чего написано… Главное – подпись твоя на обороте собственноручная с одним "эн". И каждому расскажем, что ты их сдаешь, их семьи, их родственников. Что жизнь себе этим вымаливаешь! Как думаешь, – обратился он к Алькееву, – удавят его после этого?
– Это вряд ли, – отозвался тот. – Скорее на части разорвут.
– Я тоже так думаю! – кивнул Барков. – Можно бы, конечно, смириться и дождаться, когда этой сволочи дадут "пожизненное". Но, веришь, Алькеев? Не могу!!! Не могу представить, что он будет по-прежнему по земле ходить, что утро завтрашнее встретит… Потом кормить и поить его будут за народные деньги лет двадцать! А затем случится чудо, и эта мразь вопреки всему не сдохнет, а выживет! И даже выйдет на свободу! Пусть старым уродом, пусть калекой, с развороченной тюремными пидарами задницей, но выйдет! Представляешь, Алькеев?! А я не могу это представить!!! В самом кошмарном сне не могу!!! Поэтому считай, что приговорил я эту суку согласно повелению моей офицерской совести к смертной казни через растерзание на части такими же подонками, как он сам!
Барков рывком швырнул Хартаева на стул. Тот невольно застонал от жгучей боли и перегнулся пополам.
– Все! Минут тридцать ему ребра еще помните, а потом в камеру! – приказал Барков подполковнику и двинулся из кабинета, но в ту же секунду спиной почувствовал какое-то движение. Он резко обернулся и увидел, как в замедленной съемке, что Хартаев в прыжке отрывается от пола, выносит головой чудом уцелевшее стекло и вместе с хлипкой, поврежденной пулями оконной створкой исчезает за линией подоконника.
Барков бросился к окну и сразу понял, что боевик свой прыжок рассчитал точно, с учетом небольшой высоты – всего-то второй этаж. Поэтому траектория полета была выбрана так, чтобы приземлиться именно на голову и именно на асфальт…
Теперь он неподвижно лежал с переломанными шейными позвонками и смятым, как консервная банка, теменем.
– Как докладывать будем? – растерянно спросил Алькеев, вернувшись через минуту к столу и смущенно поглядывая на Баркова.
– Как хотите! – мрачно ответил тот, еще не веря, что вся эта история закончилась так нелепо.
– Ну, хорошо, попробую… Капитан! – позвал подполковник, тщательно убирая со стола бумаги.
– …Тут такое дело, Герасименко: сбежать этот гад хотел. В окно выпрыгнул, да не рассчитал. Составьте рапорт, как положено. Я подпишу. Не доглядели мы…
Особенности национальной символики
По дороге из Астрахани, в вертолете, Барков пытался хоть ненадолго отключиться, но это ему никак не удавалось. Как только он закрывал глаза, перед ним в деталях возникала сцена, участником которой он стал на выходе из здания железнодорожного вокзала.
– Володя! – хрипло окликнул его грязный сморщенный мужичок, от которого даже на расстоянии разило алкоголем и давно немытым телом.
Барков сначала не понял, что обращаются к нему, и двинулся было дальше. Сопровождавшие полковника бойцы стали аккуратно отодвигать мужичка, но тот настойчиво повторял:
– Володя! Барков!…Не узнаешь?
Он развернулся, цепко всмотрелся в сморщенное лицо убогого, дурно пахнущего и одетого в рванину человека, думая, что впервые видит этого бомжа. А тот улыбнулся абсолютно беззубым ртом и произнес: