Остров Свиней
Шрифт:
В редакции «Фортеан таймс» царила мрачная атмосфера. «Скоро тебе придется продавать место в колонке слухов в „Кросби гералд“», — радостно пообещал Финн. Юридический отдел журнала тем временем готовился к битве, однако обещанный судебный процесс так и не состоялся. Мы ждали, затаив дыхание, но ничего не происходило. Шли недели, потом месяцы. Примерно через год любопытство взяло надо мной верх. Написав на указанный в письме почтовый ящик, я спросил, намерен ли Малачи развивать «тему, указанную в вашем последнем письме», но ответа не получил. Подождав несколько недель, написал снова: «С нетерпением жду вашего послания». Снова никакого ответа. Я слал письмо за письмом, но с острова Свиней ничего не отвечали. Наконец через шесть месяцев я получил короткое сообщение от казначея: «Уважаемый мистер Финн! Мне жаль сообщать вам об этом, но пастора Дава с нами больше нет».
— «С нами больше
— Понятия не имею. Может, утопился. Ну а если он умер, меня это только радует.
— Он сказал, что его смерть запомнится. Сказал, что мы все о ней узнаем. В особенности я. Сказал, что заберет с собой мое душевное спокойствие.
— Да? — сказал Финн. — Ну и как, забрал?
Я помедлил.
— Не думаю. Не чувствую никакой разницы. Мне бы хотелось знать, как он покончил с собой. Мне бы хотелось знать, вернулся ли он к своему манифесту и как он придал этому театральности, потому что я всегда считал, что это будет публичное представление. В таком месте, где каждый мог бы его видеть. Он ведь шоумен.
— Тогда тебе придется отыскать его тело. Это единственный способ все выяснить.
— Угу. Думаю, оно на каком-нибудь мерзком острове в Шотландии.
После этого я двадцать лет проработал независимым журналистом, но все это время остров Свиней оставался в сфере моего внимания. Я занимался сверхъестественными явлениями, много писал, но если на западных шотландских островах что-то происходило, тут же отправлялся туда. Вот как я устроил революцию на Эйгге. И вот как получил в конце концов приглашение на остров Свиней. Странно было думать, что тело Дава находится где-то на этом безмолвном острове. Трудно представить, что пастыри могли с ним сделать. Может, построили мавзолей или оставили его лежать в открытом гробу, чтобы люди приходили и смотрели на него, как на Ленина или Иеремию Бентама? [7] В стеклянном ящике где-то между деревьев…
7
Английский философ, социолог, юрист. Родоначальник философии утилитаризма (1748–1832).
6
Я молча пересек подстриженную лужайку и пошел по узкой тропинке, вьющейся позади коттеджей. Везде было чисто и аккуратно — вдоль стен ровной линией выстроились мусорные баки на колесиках, в сарае стояла травокосилка с открытым кожухом, за ней аккуратными рядами уложены желтые газовые баллоны. Ничего необычного. Дорожка привела меня к коттеджам и углубилась в рощу. Я сразу почувствовал, что почва начала подниматься.
За эти годы я много работал в Штатах, выслеживая евангелистов, слушая женщин в домашних халатах, рисующих в пыли очертания НЛО. Это утро на острове Свиней внезапно напомнило мне об одном лесочке, который я как-то навестил во время одной из таких вот долгих поездок. Это было в Луизиане, как раз возле Батон-Ружа. Местные жители жаловались, что по ночам кто-то проникает в лес и на площади в четверть квадратной мили украшает все деревья крошечными куколками вуду с горящими красными глазами. Только потом я узнал, что в этих лесах в то же самое время орудовал серийный убийца. Убийца детей. Никто так и не смог с уверенностью сказать, были ли эти куклы связаны с убийствами, или тут чисто случайное совпадение, но мне все это хорошо запомнилось. С тех пор, когда я вхожу в лес в любом уголке планеты, мне сразу приходят на ум отражающиеся в глазах кукол красные точки света, и я думаю о том, не маньяк ли их там оставил — а может, он даже следил за мной, когда бродил поблизости. Сейчас это снова ко мне вернулось — шорох испанского мха и листвы виргинского дуба, слабый звон какого-то струнного инструмента.
Чувствуя, как волосы у меня на голове поднимаются, я остановился и медленно обернулся. Всего в нескольких метрах от меня на дорожке молча стоял Блейк и дружески махал рукой.
— Привет, Джо! Привет! Рад вас видеть. — На его лице появилась противная, кривая улыбка. — Вы ведь помните, Джо, что я просил вас подождать меня на лужайке? — Он засмеялся. — Разве я не просил вас подождать? Разве не просил?
Мне захотелось усмехнуться ему в ответ, улыбнуться, может быть, даже дружески похлопать его по спине и сказать: «Ага, но ты же на самом деле не думал, что я буду ждать? Это же было испытание, правда?» Я чуть было этого не сделал, но тут во мне заговорил профессионал: «Смотри не напортачь, старина Оукси».
— Я решил, что вы обо мне забыли.
Он погрозил мне пальцем.
— Вы сами увидите, Джо, что мы тут
Шагнув вперед, я завернул за угол и увидел людей, сидящих на скамьях за двумя составленными вместе столами. Ко мне были обращены три десятка лиц последователей Дава. Несколько человек встали со своих мест, широко улыбаясь, не зная, каковы требования этикета; где-то сзади робко зааплодировали. Столы ломились от еды; ветерок шевелил цветастые салфетки и скатерти, шелестел блузами и раскачивал вывешенный над головами массивный лозунг: «Добро пожаловать в Куагач-Эйлеан!»
— Это Джо, — сказал Блейк, протягивая руку вперед. — Джо Оукс. Познакомьтесь с пастырями психогенического исцеления. Добро пожаловать в нашу семью!
Вероятно, только тогда я действительно поверил, что никто на острове Свиней не связывает меня с Джо Финном двадцатилетней давности, великой Немезидой Малачи Дава.
Помните историю с Алистером Кроули [8] — когда «Великий зверь» Кроули пытался воскресить Пана? Ну, все было очень просто: последователи Кроули заперли его с его сыном Макалистером в номере под крышей парижского отеля, пообещав, что ни при каких обстоятельствах не станут входить в номер, независимо от того, какие звуки станут оттуда доноситься. Они ждали внизу, сбившись в кучу и завернувшись в одеяла, так как в гостинице стало чрезвычайно холодно. Всю ночь они со страхом прислушивались к доносящимся сверху ударам, крикам и треску — в общем, обычному вздору. Наконец, на рассвете, когда воцарилось молчание, они осторожно пробрались наверх и увидели, что дверь заперта, а в номере тихо. Взломав дверь, они обнаружили, что проведенный Кроули ритуал увенчался успехом. Сын Кроули Макалистер лежал мертвый в одном конце комнаты, а в другом, голый, окровавленный, на корточках сидел сам Кроули и что-то невнятно бормотал. Потребовалось четыре месяца лечения в психиатрической больнице, прежде чем он смог снова заговорить.
8
Один из основоположников современного сатанизма и дьяволопоклонства (1875–1947).
Ну, это известная история. Проблема лишь в том, что ничего подобного никогда не происходило. Это всего лишь миф, всего лишь одна из попыток Кроули обеспечить саморекламу. Как правило, сатанисты именно такие — кучка театральных персонажей, чьей главной целью, как мне кажется, является групповой секс. Так чего же я ждал от пастырей психогенического исцеления? Точно не помню, но, вероятно, обычного вздора — готических одеяний, жертвенных обрядов, лесных песнопений на исходе дня. Чего я совершенно не ожидал — что они оказались обычными людьми, в основном из среднего класса, одетыми так, словно отправились субботним днем за покупками.
— Как видите, Джо, мы совершенно нормальны, — сказал Блейк, указывая мне мое место. — Мы не собираемся вас есть!
— Нет! — засмеялся кто-то. — И не будем пытаться вас обратить!
И это было первое впечатление, какое я должен был получить, повторяющееся снова и снова ощущение нормальности и абсолютного здравомыслия — от хлопчатобумажной скатерти до домашней еды: пирогов с толстой корочкой, бесформенных пирожков со свининой, картофельного салата в больших металлических мисках. Там было даже вино в расставленных на столе непрозрачных кувшинах, и отовсюду, куда бы я ни посмотрел, мне улыбались симпатичные люди, протягивавшие ко мне руки и говорившие: «Привет, Джо!» Но что бы они ни делали, из головы у меня не выходила старая песня «Сияющие от счастья люди». Когда люди так счастливы, в этом есть что-то зловещее… «Сияющие от счастья люди». И еще это проклятое солнце. Солнце в бутылке. Вот о чем они хотели заставить меня думать.