Остров Тамбукту
Шрифт:
— Раз так, — заметил я, — нет смысла вести переговоры с предводителем.
Но адъютант был другого мнения. Он считал, что предводитель согласится на все, если я хорошо ему растолкую, что его ждет в случае неподчинения.
— Но пойдем в село, — предложил он. — Ведь мы приехали вести переговоры.
В той части селения, где жил Боамбо, не было живой души. Все хижины сгорели. На площадке зияла огромная воронка от снаряда, а кругом виднелись кучи пепла и закопченные, обугленные балки. Всюду витала смерть, и нам ничего было тут делать. На других улицах хижины тоже сгорели, и на той, на которой жил Арики. Повсюду одна и та же картина: кучи пепла и обугленные балки, глубокие воронки от снарядов, вокруг поваленные и обгоревшие деревья... Нигде ни живой души. Пустота и разорение царили там, где еще недавно кипела жизнь...
Мы было уже тронулись, когда кто-то неожиданно позвал меня по имени. Я обернулся и увидел Гахара. Он стоял на тропинке на опушке леса и вопросительно смотрел на меня. Он появился внезапно, так, как только туземцы умеют появляться. Он, наверно, наблюдал за нами из леса и, видя, что мы уходим, решил окликнуть меня. Я не сомневался, что в лесу находятся и другие туземцы, вооруженные стрелами и копьями, готовые прийти на помощь своему товарищу в случае опасности. Сам Гахар был безоружен.
— Иди сюда, Гахар, — позвал я его. — Иди сюда, поговорим.
Он осторожно сделал несколько шагов в нашу сторону и остановился. Как он похудел! В его глубоко ввалившихся, больших черных глазах застыла тяжкая скорбь, продолговатое темное лицо высохло, как у мумии. Дней десять страданий состарили его лет на десять. Смерть жены нанесла ему большой и неожиданный удар, потом последовало нашествие японцев, варварские бомбардировки и пожары, бегство в джунгли, а теперь новая беда угрожала племени — американский флот. События следовали одно за другим с головокружительной быстротой. Людям, всю жизнь жившим тихо и мирно со своими мелкими заботами, было не по силам перенести все эти несчастья.
Хотя и очень похудевший, хотя и убитый горем, Гахар был представительный старик — высокий, с благородной осанкой и медленными движениями, а семь поясов мудрости, опоясывавших его бедра, придавали ему еще больше внушительности.
— Тана Боамбо здесь? — спросил я его.
— Нет его.
— А Амбо?
— Нет его, — покрутил головой Гахар.
Адъютант рассматривал его с величайшим любопытством.
— Это не предводитель? — спросил он меня.
— Нет, это главный жрец. Он пользуется большим влиянием среди туземцев.
— Значит, мы можем вести с ним переговоры?
— Разумеется.
Я спросил Гахара, пришел ли он один или с ним есть еще кто-нибудь?
— Есть и другие, — последовал ответ.
— А где они?
— Тут, — неопределенно сказал Гахар.
Значит, я не ошибся: Гахар был не один. Я велел ему позвать и других, но он сделал вид, что не слышит, и спросил, показывая на адъютанта:
— Это и есть вождь пакеги с больших пирог?
— Нет, Гахар. Этот белый человек — калиман биля, важное лицо, но не тана пакеги. Он хочет говорить с тобой...
— Нет! — отрезал Гахар.
Его отказ привел меня в изумление.
— Почему, Гахар? Он нанай биля — хороший человек. Наш приятель.
— Приятель? — посмотрел на меня с недоверием Гахар. — Андо, не верю. Только ты наш приятель. Вот я пришел без копья, а этот пакеги взял с собой стрелу, которая пускает молнии. Зачем?
Действительно, на поясе у адъютанта висел довольно большой револьвер. Я знал, что не следовало идти к туземцам вооруженными, и еще на судне хотел посоветовать адъютанту не брать с собой револьвера, но не решился. Боялся, чтобы он чего не подумал. Адъютант заметил недружелюбный взгляд Гахара и спросил меня в чем дело.
— Главный жрец не желает говорить с вами...
— Почему? — удивился адъютант.
— Когда два враждующих племени решают вести переговоры, — объяснил я, — они собираются в определенном месте без оружия. А вы явились вооруженный револьвером. Главный жрец истолковывает это как враждебный акт по отношению к племени и не желает вести переговоров.
— Что я должен сделать? — спросил меня адъютант.
— Оставьте револьвер на опушке леса и вернитесь без него.
— О, я не могу этого сделать! Устав запрещает!
— Хорошо, тогда дайте мне револьвер.
Адъютант отстегнул револьвер и передал его мне.
— Теперь мы можем разговаривать? — обратился он к Гахару.
— Сейчас мы можем разговаривать, — сказал он и подошел еще ближе к нам.
«Переговоры» начались. Гахар объявил, что Великий Совет решил, чтобы жители возвратились в селения и построили себе новые хижины, если пакеги обещают не беспокоить их своими посещениями. Они не хотят от пакеги никакой помощи и не желают встречаться с ними. Когда я ему сказал, что пакеги помогут построить хижины, Гахар замахал руками:
— Нет и нет! Не нужна нам их помощь. Мы сами построим хижины. Обещает ли белый человек, что ни один пакеги не ступит в наше селение?
Я перевел его слова адъютанту. Немного подумав, он сказал:
— Ничего я не могу обещать. Доложу «старику».
Он не имел права давать какие бы то ни было обещания. Контр-адмирал послал его вести переговоры, но не предоставил ему никаких прав. Это показывало, что «старик» недооценивал туземцев.
А Гахар ждал ответу. Нужно было найти какой-то выход из смешного положения, в которое мы попали — стоять перед Гахаром как дураки и не иметь возможности сказать ни «да», ни «нет».
— Гахар, — обратился я к моему старому другу. — Я говорил тебе, что этот пакеги — нанай биля, но он не тана пакеги. Предводитель пакеги находится на большой пироге. Сейчас мы отправимся к нему и расскажем все, о чем мы говорили с тобой. Завтра в тот же час я приеду и дам тебе ответ.
— Нана — очень хорошо, — кивнул головой Гахар. — Завтра в это же время я буду тебя здесь ждать. А этот пакеги тоже приедет с тобой?
— Вероятно, приедет.
— Хорошо! Скажи ему, чтобы не брал с собой своей стрелы. Анге бу!