Остров Таусена(изд.1948)
Шрифт:
Итак, ценность данной повести А.Р.Палея состоит в том, что она знакомит читателя с рядом увлекательных достижений науки и в особенности с той ее молодой отраслью, которая получила название: учение о внутренней секреции.
Достижения этой науки безусловно заслуживают внимания и широкой популяризации среди юных читателей. Они не только позволили нам объяснить длинный ряд ранее непонятных явлений природы, и в том числе явлений и процессов, протекающих в человеческом организме, но и радикально излечивать многие ранее считавшиеся неизлечимыми болезни.
Наконец,
Нашей задачей было указать ту грань, которая разделяет при нынешнем состоянии науки область реально сделанного от того, что еще предстоит сделать. Я надеюсь, что мне удалось достаточно ясно показать, как много еще предстоит сделать по сравнению с тем немалым, но достаточно скромным началом, которое охватывает область сделанного. Хотелось бы, чтобы читатели этой повести не остановились на том объеме фактов и идей, которые они найдут как в самой повести, так и в этих кратких комментариях к ней, и стали на путь более основательного и более углубленного изучения всего того круга проблем, которые затронуты в повести.
Пусть читатели не забывают, что все же утки и по сей день не линяют от щитовидной железы, что гиганты-поросята еще не вышли из стен лаборатории, что современная наука еще не разрешила вопроса о создании таких новых пород сельскохозяйственных животных-гигантов, о которых еще мечтал Герберт Уэллс более пятидесяти лет назад в своем знаменитом романе «Пища богов», о которых не перестают мечтать и вздыхать ученые-эндокринологи и о которых еще раз напоминает автор этой повести А.Р.Палей.
Все эти задачи предстоит разрешить, и это вполне по силам тем молодым поколениям советских людей, для которых предназначена данная книга и из среды которых выйдут новые кадры ученых — счастливых продолжателей дела Рашковых.
Глава 1. По следам газетной утки
Раздался звонок. Цветков поднял от книги рыжеволосую голову. На экране видеофона он увидел своего друга Гущина.
— А, Сурок! Добрый день!
Еще в школе Гущина прозвали Сурком за небольшой рост, худощавое лицо и острые зубы.
— Привет, Юра! Послушай, какую заметку я нашел в газете «Ильинская звезда».
Ты ведь специалист в этом деле. Может ли быть такой вздор? Послушай, я тебе прочту:
Поразительная игра природы Охотник С.И. Якушев в нескольких километрах от города застрелил утку, почти совершенно лишенную перьев. Товарищ Якушев доставил удивительную утку в редакцию.
— Все?
— Ну, все! Вот уж
— Почему же ты думаешь, что это газетная утка?
— А по-твоему, бывают утки без перьев?
— Разумеется.
— Это где же?
— На блюде.
— Не дури, Юра! — рассердился Гущин. — Я говорю — в природе!
— В природе не бывают.
— Ясно! Я их разделаю в обзоре печати.
— Не торопись, Лева.
— А почему?
— Как бы ты не попал впросак.
— Да ведь ты говоришь…
— Я говорю — в природе уток без перьев не бывает. Но ведь в заметке сказано: «почти». А это существенная оговорка.
— И ты скажешь: без перьев они могут летать?
— Смотря, без каких, и смотря, как летать.
— Да откуда же она могла взяться?..
— Погоди, погоди! Какая, говоришь, газета? И где она выходит? На Севере?
Завтра я тебе буду звонить.
— Насколько мне известно, — сказал Цветков, — в тех краях нет таких птицеводческих хозяйств, где производятся подобные работы с утками.
— Вы правы: нет таких хозяйств, — согласился академик Рашков.
Грудной низкий голос и спокойная скороговорка придавали оттенок убедительности его словам. В противоположность ему, молодой ассистент говорил размеренно, заметными паузами разделяя фразы. Но в его медлительности чувствовалось сдержанное волненье.
Разговор происходил в кабинете Рашкова. Академик, одетый по-домашнему, в пижаме, облегавшей его крупную фигуру и похожей цветом на его русые, с густой проседью волосы, сидел за огромным письменным столом, заваленным рукописями, книгами и уставленным антикварными безделушками.
Цветков сидел против хозяина. Свет массивной настольной лампы, смягченный оранжевым абажуром, освещал его энергичное, вдумчивое, с крупными чертами лицо, широко открытые глаза.
— Вы ведь знаете, — продолжал Рашков, — на Севере в тех краях у нас другие хозяйства, а птицеводческие далеко оттуда…
— Вот это-то меня и удивляет, — заметил Цветков. — Такая птица не могла туда залететь — а летают они, естественно, плохо.
— Вот именно, — подхватил Рашков. — И что ж из этого, по-вашему, следует?
— В том-то и дело, что я не знаю.
— Гм… — многозначительно произнес Рашков.
— А вы знаете, Николай Фомич?
— Нет, не знаю. — Рашков выдержал паузу. — Не знаю, но предполагаю.
— Что же именно?
— Я думаю, что где-то в тех краях работает какой-то талантливый ученый, чудак, о котором никто не знает.
Цветков изумленно взглянул на академика.
— Почему вы так думаете, Николай Фомич?
— Вам это непонятно, Юрий Михайлович? А загадка не из трудных.
— Нет, не могу понять, Николай Фомич! Если это ученый, зачем он занимается кустарщиной, повторяет то, что давно известно? Конечно, в таком случае он действительно чудак. Но почему вы считаете его талантливым? И кто же из талантливых ученых мог бы туда забраться? И зачем?