Остров убийц
Шрифт:
– Я справлюсь, мама, – пискнула она. – Что, я разве глупее других?
– Испокон веку среди Ивлевых дураков не наблюдалось, – изрек отец и пристукнул черенком вилки по столу. – Во всем и всегда первые.
– Вот и дочка наша тоже времени не теряет, – сказала мать и, наконец, положила на стол руки.
В одной из них был мобильный телефон. Лилин.
– Мама! – воскликнула она звенящим голосом.
Негодование оказалось сильнее страха. Родители проявляли строгость, не без того, но в Лилиных вещах не копались, переписок ее не читали. Это был первый случай такого рода, и он шокировал девушку.
– Нет у тебя мамы, – отрезала мать. – Потаскуха ты бесстыжая. Тебе не в институт нужно, а в публичный дом. Туда тебе прямая дорога. Вот, Миша, полюбуйся.
Отец взял протянутый телефон. Лиля порывисто вскочила. Он молча дернул ее за руку, усаживая на стул. Его скулы задвигались. Лиля заледенела, как будто насаженная на сосульку. Иногда отец мог ударить мать в ее присутствии. Это всегда происходило неожиданно и страшно. Причины не имели значения. Важна была лишь сила удара. Иногда мать поднималась самостоятельно, а иногда приходилось относить женщину на диван и обкладывать ее опухшее лицо капустными листьями и морожеными пельменями из холодильника. Помогало это плохо. Случалось, мать неделями отходила после неосторожного слова или опрометчивого поступка.
Потом отец объяснял, что прошел шесть войн, и его лучше не нервировать. Лиля смотрела на его волосатую руку с телефоном и внутренне обмирала в ожидании оплеухи. Но отец сохранял абсолютную неподвижность, и это было еще страшнее, чем если бы он ударил.
– Шлюха, – медленно произнес он. – Шлюха подзаборная.
– Папа, – сказала Лиля.
– Где ты видишь папу? В Рим поезжай, там твой папа теперь.
Она ничего не поняла про Рим. Ей было ясно одно: родители от нее отреклись. Оба. Она была такой испорченной, что даже они ею брезговали. Слезы полились ручьями из широко открытых Лилиных глаз.
– Нечего тут сопли распускать, – произнес отец сдавленным голосом, в котором ощущался едва сдерживаемый яростный крик. – Раньше думать надо было. Теперь поздно.
– Поздно, – подхватила мать эхом.
– Шлюха. Вырастили шлюху на свою голову. Стыд и срам. Как теперь людям в глаза глядеть?
– Никто не знает, – пролепетала Лиля, давясь слезами.
– Не знает? – переспросила мать. – Поэтому ты с подружками-поблядушками переписываешься? На весь свет ославила нас!
– Не позволю! Не дам мою фамилию марать!
Отец размахнулся, чтобы запустить мобильник в стену, но вместо этого положил его на стол и подтолкнул к Лиле. – Забирай. Все забирай. И иди.
– Куда? – глупо спросила Лиля.
– А вот этого я не знаю. Куда хочешь. На все четыре стороны.
– Знаешь, с кем она свои похождения обсуждала? – спросила мать. – С Алиской Щукиной. Ее мать у меня в отделе экономистом работает. Младшим. Теперь все они будут мне косточки перемывать.
– Дожили, – горько сказал отец, шарахнул любимой кружкой об пол и вышел, топая, как носорог. – Чтобы через полчаса духу твоего не было! Иначе пожалеешь.
Похоже, до матери только теперь дошло, что все зашло слишком далеко. Но признать свою вину и взять ответственность на себя было бы для нее чересчур тягостно. Поэтому, вместо того чтобы остановиться, она взвизгнула, распаляя себя еще сильнее:
– Слыхала? Вот до чего ты отца родного довела. А ведь как он любил тебя, как баловал. Пушинки сдувал.
Про пушинки Лиля ничего такого не помнила. До недавнего времени отец вообще бывал дома наездами, появлялся то загорелый, то обгорелый, отмалчивался, играл желваками и пил сутки напролет, как правило, в одиночестве. Будучи трезвым, засыпал Лилю подарками и носил на сильных плечах, даже когда она достаточно повзрослела, чтобы стесняться прохожих. Ее робкие возражения отец не слушал, усаживал на закорки и шел с таким видом, будто готовился засветить в глаз любому, кто бросит на них косой взгляд. Эти прогулки напрягали застенчивую Лилю до крайности, но отца она любила и всегда знала, что в этой жизни есть кому за нее заступиться. Выходило, что она ошибалась. Ее не просто бросали на произвол судьбы, ее лишали крыши над головой, оставляли без гроша.
Обида и растерянность были столь сильны, что слезы на Лилиных щеках высохли сами собой и как-бы втянулись обратно в глаза. Она больше не плакала. Разве плачут люди, сорвавшиеся в пропасть или сбитые локомотивом?
– Иди к нему! – Мать указала пальцем в ту сторону, куда удалился отец. – Падай на колени, проси прощения. Тогда он, может, тебя и пожалеет. Я мать, я долго обиду не помню. А он мужчина, у него характер – кремень. Беги, пока не поздно.
С этими словами мать вышла, надо полагать, отправилась в гостиную, чтобы не пропустить драматическую сцену. Никогда еще она не представала перед Лилей в столь неприглядном свете. Лицемерка несчастная! Как будто не она все это затеяла, не она настроила отца против нее!
Стоя на месте, Лиля услышала голоса родителей:
– Она еще здесь, эта шалава?
– Успокойся, Миша. Тебе нельзя волноваться.
– Волноваться? По-твоему, это так называется, Катерина? Скажи своей доченьке, чтобы поторапливалась.
– Миша…
– И не проси! Никогда не прощу ей этого! Разве мы этому ее учили, Катя? Сношаться под забором с кем-попало?
Мать что-то ответила, но Лиля уже не слушала. Она бесшумно пересекла кухню и вытащила из подвесного шкафа металлическую банку с мукой. Правильнее было бы называть ее банком. Внутри, присыпанные белым порошком, хранились долларовые сбережения семьи Ивлевых. Ужасно боясь что-нибудь уронить или рассыпать, Лиля вытащила из банки рулончик купюр, замотанный в полиэтилен, и сунула его под халат, в трусы. Поспешно вернула банку на место, схватила тряпку и принялась уничтожать следы преступления. Родители замолчали, раздался голос матери:
– Лилька! Сюда иди. Папа ждет.
Осторожно переставляя ноги, чтобы не выронить похищенное, Лиля дошла до комнаты и заглянула.
– Смелее! – подбодрил ее отец. – Трахаться по кустам мы смелые, а как ответ держать, так робеем? Сюда стань! – Он показал пальцем на ковер перед собой. – И рассказывай все, сначала до конца, без утайки.
– И про остальных пусть расскажет, – вмешалась мать. – Сколько их у тебя было? Кто они?
Впервые в жизни Лиля утратила все те многочисленные родственные ниточки, которые связывали ее с родителями. Они стали ей чужими. Она не хотела их видеть, не хотела перед ними оправдываться, не хотела находиться с ними в одной квартире. И теперь у нее имелись деньги. Она могла обойтись без родительской опеки.
– Вы сказали мне уходить, – произнесла Лиля высоким вибрирующим голосом. – Я ухожу. Что вам еще надо?
Мать вытаращила глаза.
– Нет, вы только посмотрите на нее! Она еще ультиматумы нам тут ставить будет.
– Нам от тебя ничего не надо, – сказал отец с угрозой в голосе. – А вот ты еще приползешь. Приползе-е-ешь! Жрать захочешь, спеси сразу поубавится. Вот тогда и поглядим, какая ты самостоятельная. И сейчас проваливай. И чтобы через пять минут духу твоего здесь не было!