Остров в открытом море
Шрифт:
Жду я, что эта пара доверится мне окончательно и устроит гнездо поблизости от моего жилища.
Однажды наблюдал я их ухаживания. Подходил мой приятель к своей подруге, покачиваясь, как моряк на палубе. Головой покачивал, будто изумлялся: ах, какая ты у меня красивая, пригожая! А она, наоборот, шею круто назад запрокинула, клюв раскрыла. Встали птицы близко друг к дружке и целоваться начали. Ну, не то чтобы по-настоящему целоваться, ведь и губ у них не имеется — одни носы. Потом широко разинули клювы, выражая восхищение друг другом, закричали “хрохрохро” —
А ночью приснилось мне, будто слышу крик человека Выскочил я спросонья, в ночь уставился. А она темная, глядит на меня стоглазо, стозвездно. Уже потом сообразил я, что проверить, слышал ли крик на самом деле, очень просто. Дал задание приборам, прочел магнитофонные записи. Убедился: почудилось. Но с чего это мне начали чудиться голоса человеческие?
Сегодня опять беседовал по радио с доктором Барновским. Он говорит, что доволен тем, как идет выздоровление.
Хотелось бы повидаться с вами, но пока доктор не разрешает. Пишите. Целую.
Ваш ОБ
ПИСЬМО ПЯТОЕ
2 июня
Здравствуйте родные!
Почему своевременно не отвечаете на письма и заставляете волноваться? Не так уж много у меня связей с людьми. Одна из важнейших — через ваши письма. Вторая — через корабли, но они в этих широтах появляются не часто.
Есть еще одна линия связи, ставшая очень важной для меня — через сны. Я запоминаю их, а потом перебираю, как листки календаря. Во сне я снова переживаю то, что было, живу среди вас, работаю в лаборатории. Со всеми сослуживцами в хороших отношениях. Все мне нравится.
Олегу передайте вот что. Если он не угомонится, я с ним по возвращении сурово поговорю. Очень сурово. Пусть так и знает. Довольно ему кочевать из вуза в вуз. Пора остановиться на чем-нибудь, решить — что же для него главное: математика, музыка или стихи? А может быть, объединить все это? Пусть подумает над моим предложением. Математика с искусством совмещается даже очень просто. Достаточно вспомнить примеры, из истории
Но главное — он должен понять, что кроме него есть другие люди, которым он причиняет вред своими метаниями. Все свои поступки он должен соизмерять с поступками других людей, принимать во внимание их интересы, желания. Он же не в пустыне живет.
Вот пишу это — и самому удивительно: старые банальные истины начинают звучать по-новому, приобретают новый смысл.
Мне здесь по-прежнему хорошо, только о доме, о вас скучаю. Да и в институт хотелось бы заглянуть. Мы ведь тогда как раз начинали опыты с препаратами, делающими внутричерепное давление устойчиво независимым от изменения атмосферных условий.
Мой идеальный слуга Тим начинает меня раздражать своим послушанием. Вчера, когда он принес на подносе бульон по-камбарски, я подумал: “Неужели ты, ни разу не споткнешься и не прольешь ни капли бульона?”
И что бы вы думали? Он тут же споткнулся — нарочно, конечно! — и плеснул бульоном на меня. Что с него возьмешь, с бедного послушного робота с заблокированной волей?
Если Вале не трудно, пусть все-таки позвонит в институт, узнает о результатах опытов и напишет мне. И еще просьба — узнать, как там поживает Вадим Власов. Он — один из немногих — отважился на собрании за меня выступить. Впрочем, и Артем Михайлович поддержал его. Передавайте им мой сердечный привет.
Счастливых вам пассатов и семь футов под килем во всех ваших делах!
Остров Борис
ПИСЬМО ШЕСТОЕ
14 июня
Здравствуйте родные!
Вчера я лег спать с отчетливым предчувствием бури. Собственно говоря, “предчувствие” было рассчитано, выписанов уравнениях, и я сам дал команду приборам предупреждать о надвигающейся буре все проходящие суда.
А сегодня я проснулся, когда за окном бушевали стихии. Молнии огненными швами прострачивали темное небо, будто накрепко сшивая его с морем, с островом, со мной. Разность потенциалов между облаками и волнами — этими обкладками гигантского конденсатора — достигала восьмисот миллионов вольт.
Я вышел из здания, и мои барабанные перепонки содрогнулись от грохота. Гром небесный и гром морской слились воедино. Волны с бешеным упорством штурмовали неприступные утесы.
Море и впрямь взбесилось. Я чувствовал, как содрогаются волнорезы, будто зубы во рту, шатаются стальные опоры у входа в северную бухту. Большие камни море швыряло на берег, словно из пращи.
Один за другим шли на меня в атаку многотонные валы, расшибались о бетонный щит, но вставали, разбитые, подняв бахромчатые знамена, собирая под них новых бойцов. Дыбились кони, и пена, шипя, капала с их разгоряченных разорванных ртов и ноздрей. Выгибали хищные спины чудовища, упорно и методично били тараны.
Но внезапно в моем мозгу сильнее грома и ударов волн зазвучал сигнал бедствия — три точки, три тире, три точки — три буквы, от которых стынет кровь: СОС, СОС…
Мгновенно повернулись мои уши-локаторы, наклонились мои антенны, запеленговали сигнал. Локаторы пытались нащупать, мои подводные и надводные глаза пытались увидеть, что там происходит, кто взывает о помощи. Мои руки — быстроходные катера — уже напряглись, готовые протянуться на помощь туда, куда я им прикажу.