Остров Весёлых Робинзонов (с иллюстрациями)

Санин Владимир Маркович

Я не раз в жизни попадал в сложные ситуации, но всег­да выходил из них с честью. И это не пустое бахвальст­во. Вы скоро поймете, что это крик души.

Помню, в детстве, до отвала наевшись яблок и су­нув несколько штук про запас в карманы, я спрыгнул с дерева и оказался один на один с Полканычем (так мы прозвали хозяина сада за свирепый нрав). Сжимая в руке толстый, отполированный о спины всех окрест­ных пацанов ремень, Полканыч приказал мне снять штаны. Пытаться разжалобить этого скрягу было са­мым неблагодарным делом на свете. На всякий случай я скорчил плаксивую гримасу, дрожащими руками взялся за поясок и диким голосом завопил: «Дядя, ваш дом горит!» Полканыч испуганно обернулся, и я пулей вылетел в щель забора.

Я взрослел, взрослели и трудности. Меня по сей день согревает светлое воспоминание студенческих лет, когда я разбудил добрые чувства у одного доселе сухого и черствого человека. Я случайно столкнул с окна чет­вертого этажа общежития половину дыни, которая из ста пятидесяти миллионов квадратных километров земной суши выбрала для своего приземления лысину нашего декана. Спустя какие-то секунды я уже был внизу и осыпал яростными упреками случайного про­хожего: «Как вам не стыдно, бессовестный и бес­сердечный человек! Вы не достойны жить среди поря­дочных людей, вы, который в соломенной шляпе!» Насмерть перепуганный прохожий пустился бежать, а декан, поднявшись с тротуара и протерев лысину, крепко пожал мне руку.

– Вы – храбрый и великодушный юноша! – слабым голосом сказал он. – Мне очень, очень приятно, что у меня на факультете есть такие порядочные студенты!

И я до сих пор горжусь тем, что доставил немного радости этому человеку.

Я бы мог припомнить и другие трудные для меня минуты. Я бы мог рассказывать вам и об Антоне, кото­рый обогнал ветер, улепетывая от деревенских ребят, принявших его за одного городского шалопая-обольс­тителя; об Антоне, который вынес из горящего дома завернутого в одеяло ребенка. И пусть это оказался не ребенок – дети были спасены раньше, – а подготов­ленное для прачечной белье хозяина: все равно Антон вел себя как герой.

В этот вечер мы припомнили многое. Мы лежали на своих кроватях и тихими, грустными голосами исповедовались друг другу. Мы были единодушны: ни­когда за всю нашу почти тридцатилетнюю жизнь мы не выглядели так позорно и глупо, как сегодня.

А между тем утром наше настроение было иное. Теоретически мы были подготовлены неплохо. Потапыч в популярной лекции разъяснил нам роль и значе­ние коровы, ее устройство и функции. Мы ликовали: дело казалось совсем пустяковым. Проще бывает разве что у критика, который вдребезги разносит роман, не прочтя ни единой строчки. Потапыч вывел из хлева белую, в яблоках коровенку, потрепал ее за уши и без особых церемоний представил:

– Глюкоза. Дает двадцать литров в день!

Мы вежливо поклонились; правда, на Глюкозу это впечатления не произвело. Чувствовалось, что даже опытный придворный не сделал бы из нее светской львицы. Однако из уважения к ее производительности мы простили Глюкозе некоторые пробелы в воспита­нии. Потапыч присел на скамеечку, поставил ведро и ловкими движениями начал вытягивать из розовых со­сков длинные белые струи.

– Вот таким макаром, – сказал он, вставая. – Потом, значит, пасите на той лужайке, а молоко раз­лейте в крынки и поставьте в погреб. Ежели что, я на огороде.

Мы нетерпеливо бросили жребий. Честь открытия доильного сезона выпала мне. Глюкоза ободряюще мычала. Я сел на скамейку, потянулся к вымени и тут же получил довольно чувствительный удар хвостом по носу.

– Но, но, не балуй! – закричал я, подражая пастуху из какого-то романа о деревне.

Глюкоза виновато кивнула и замерла в ожидании. Я с торжеством взглянул на Антона, вытер платочком нос и дотронулся до соска. В то же мгновенье хвост Глюкозы совершил маятникообразное движение и дважды смазал меня по лицу. Антон заржал.

– Держи хвост! – заорал я.

Глупо хихикая, Антон двумя пальчиками взялся за кончик хвоста и стал в позу фрейлины, держащей шлейф королевы. Я снова потянулся к вымени.

Следующий удар хвоста окончательно вывел меня из себя.

– Не можешь держать хвост – дои сам!

Антон отдышался, вытер слезы и сел на скамейку. Глюкоза сделала шаг вперед. Антон подвинулся – Глюкоза отошла ровно на такое же расстояние.

– Ты что, издеваешься, скотина? – взорвался Антон.

Мы решили уточнить с Глюкозой наши взаимоот­ношения.

– Понимаешь, родненькая, – льстиво сказал Ан­тон, заглядывая в коровьи глаза, – мы же твои друзья, честное слово! Ты ведь дашь нам тебя подоить, не правда ли?

Глюкоза внимательно вы­слушала, и, как нам показа­лось, в ее темных глазах по­явилось раскаяние.

– Ты не будешь больше шалить, ладно, Глюкозочка? – просюсюкал Антон, осторож­но гладя корову по рогам. – Ну, молодчина, так и стой.

Антон возвратился на мес­то, подмигнул мне и…

Стыдно сказать, что сделала Глюкоза в тот момент, когда я задрал ей хвост. Антон потом говорил, что его еще никогда так не оскорбляли. Помимо чисто мораль­ного ущерба, мой друг был травмирован еще и тем, что ему пришлось срочно бежать на пруд замывать свои брюки. Минут через десять он вернулся в легкой спор­тивной форме, а мы устроили короткое производствен­ное совещание. С ненавистью глядя на Глюкозу, Антон начал размышлять:

– Если мы пойдем кланяться Потапычу, он рас­трезвонит и над нами будут смеяться до конца месяца. Нужно справиться своими силами.

– Ну и что же ты предлагаешь?

– Прежде всего изолируем ее хвост! – догадался Антон. – Возьми шпагат и привяжи хвост к столбу… Вот так. Теперь подвижность этой скотины ограничена. Заходи спереди и держи ее за рога. Придется выдо­ить ее силой!

В ведро ударили сильные струйки. Мы дружно крикнули: «Ура!» Антон ликовал. Он энергично рабо­тал напевая: «Нам Глюкоза не страшна, не страшна, не страшна…»

Почему именно Глюкоза ему не страшна, Антон поведать миру не успел. Корова взбрыкнула задними ногами, опрокинув ведро. Только минут пять спустя Антон издал первый членораздельный звук. Затем пло­тину прорвало, и на Глюкозу обрушился такой водопад брани, что со стоящей рядом березки посыпались листья.