Остров Весёлых Робинзонов (с иллюстрациями)

Санин Владимир Маркович

Мы переглянулись и молча продолжали пить чай.

Раков сел за стол и потянулся к сковороде, на кото­рой еще оставалась жареная картошка. Борис молча отодвинул сковороду подальше в сторону. Раков расте­рянно заморгал рыжими ресницами.

– Работать будете? – замораживающим голосом спросил Борис.

– Я приехал сюда отдыхать и лечиться, – захныкал отшельник. – У меня есть справки!

Борис вздохнул с видимым облегчением.

– Зайчик, помоги гражданину отнести чемоданы обратно, – попросил он.

– Не хочу обратно,

не хочу быть один, как волк, – затараторил Раков. – Я ошибался, я буду работать!

– Ошибка одинокого бизона, – вполголоса сказал Антон. – Трагедия одиночества, ночные кошмары. Я по­нимаю драму этого человека.

– Что ж, посмотрим, – с нескрываемым разочаро­ванием проговорил Борис. – Учтите, берем на поруки условно. При малейшем отклонении от устава комму­ны, – Борис сделал выразительный жест, – фьють!

– А выходные дни у нас есть, товарищ председа­тель? – заискивающе спросил Раков. – Я к тому, что завтра воскресенье.

– Завтра вы будете очищать территорию от мусора, – делая пометку в записной книжке, сообщил Борис.

– Это нарушение трудового законодательства! – зашумел Раков. – Я имею право на отдых! Какой-то паршивый козел замусорил территорию, а я за ним убирай! Буду жаловаться в высшие инстанции!

Борис обрадованно кивал.

– Правильно, бейте в хвост и гриву нас, бюрокра­тов! – поддержал он. – Зайчик, помоги гражданину отнести чемода…

– Я согласен! – быстро перестроился Раков. – Толь­ко потом дайте отгул.

Борис отправил блудного члена коммуны на кухню мыть посуду и огорченно сказал:

– Явился на нашу голову. Эх!

– Человек – стадное животное, – задумчиво по­сасывая трубочку, проговорил Игорь Тарасович. – Ему необходимо общение, обмен мыслями. Вне кол­лектива человек дичает. Раков, хотя и весьма прими­тивно, выразил эту мысль, уходя на кухню: «Даже в карты не с кем было сгонять!» История не знает такого случая, когда здоровый, нормальный человек обрекал бы себя на уединение, полное отрешение от жизни людей.

– Коллеге Ладье не лишним будет знать, – поче­сывая нос, заметил профессор, – что многие крупней­шие мыслители, деятели искусства охотно уединялись, уходили от мирской суеты, чтобы создавать свои вели­кие произведения!

Ладья спокойно принял вызов. Ласково поглажи­вая бородку, он ответил, что такие случаи ему извест­ны; но лично он, в отличие от коллеги Черемушкина, не решится ставить Ракова в один ряд с крупнейшими мыслителями человечества. Он, Ладья, полагает, что сходство Ракова и, скажем, Гегеля не столь велико, как это кажется доктору искусствоведения Черемушкину.

– Да, Раков, пожалуй, не Гегель, – поддержал Бо­рис. – Зря вы, Лев Иванович, так идеализируете наше­го тунеядца.

– Ты, Левушка, всегда уж очень увлекаешься, – с неудовольствием сказала подошедшая Ксения Авдеевна. – Не успел как следует узнать человека, а уже сравниваешь его с Гегелем. Лучше бы ты музыкой за­нимался.

Профессор в полной растерянности развел руками.

– Я, конечно, не очень разбираюсь в философии, – вступил в беседу Зайчик, – но вы, Лев Иванович, по-моему, переборщили. Раков – это не Гегель, точно говорю.

– Не слушайте их, Лев Иванович. – Антон сурово обвел взором насмешников. – Раков – это самый на­стоящий Гегель!

Профессор в бешенстве сплюнул и удалился под сдержанный смех аудитории.

Разошлись и мы «по своим цехам», как говорил Борис. Нам с Антоном сегодня достались дрова, и это обстоятельство с самого пробуждения не давало мне покоя. Я всю жизнь прожил в доме с паровым ото­плением, и пила с топором были покрыты в моем воображении дымкой романтики. Вся надежда была на Антона, который не раз с гордостью подчеркивал, что он «нарубил дров на своем веку». Правда, здесь, на острове, Антон всячески уклонялся от раз­говоров на эту тему, а сегодня был как-то особенно молчалив и задумчив. Но я объяснял это тактично­стью моего друга, нежеланием подчеркивать свои преимущества.

Потапыч вручил нам инструменты и показал, какие деревья нужно повалить. Оказывается, мы делали боль­шое и важное дело: уничтожали сухостой, обеспечивая деревьям санитарные нормы жилплощади. Чтобы мы случайно не срубили здоровое дерево, Потапыч сделал на сухостое зарубки и удалился.

Антон подошел к отмеченной сосне и осторожно ее погладил.

– Высокая, – сообщил он. – Метров пять будет.

Я согласился.

– Даже пилить жалко, – сказал Антон. – Верно?

Я промолчал.

– Но пилить надо! – мрачно размышлял Антон. – А? Как ты думаешь?

Я пожал плечами.

– С другой стороны, – продолжал разглагольство­вать Антон, прохаживаясь вокруг дерева, – топить можно и валежником. Просто не понимаю, зачем пре­вращать в дым сосну.

– Хорошо, – согласился я, беря в руки пилу. – Пойдем и скажем Борису, что мы отказываемся заго­товлять дрова.

– Ну, ну! – остановил меня Антон. – Так уж и от­казываемся…

– Тогда давай пилить, – теряя терпение, предло­жил я. – Тем более что тебе приятно будет увеличить количество дров, которых ты немало нарубил на своем веку!

– Бери пилу! – свирепо воскликнул Антон. – Ну! Ставь ее сюда и толкай на меня!

– Почему на тебя? Я слышал, что каждый должен тянуть пилу к себе.

Антон поднял меня на смех. Он доказал, как дважды два, что если каждый будет тянуть к себе, то получится физическое равновесие сил и пила, следо­вательно, останется на месте. Мы принялись за работу. Но пила, под которую была подведена столь солидная научная база, проявила полную теоретическую безгра­мотность: она не хотела пилить. Она блеяла, изгиба­лась, вырывалась из рук и на каждый толчок отвечала противным визгом. Наконец путем смелого экспери­мента нами была обнаружена истина: пилу нужно тя­нуть на себя, но по очереди.