Остров забвения
Шрифт:
— Потому что хотел, чтобы твое решение шло от души, чтобы ты приняла его сама, а не по совету своего кристалла.
Коко обвила руками его шею и крепко поцеловала.
— Кенни Уайзмен, — повторила она, любуясь звуком этого имени. — Ты считал себя трусом, спрятавшимся в «Роще», боящимся вернуться в мир, боящимся своей тяги к сладкому. Но ты не трус. Ты поступил храбро, избавил меня от безумия и вернул в реальный мир. Привел меня туда, где мне и следовало быть. Кенни, я хочу познакомить тебя с моими родными. Я знаю, что они будут обожать тебя. — И больше ты никогда не будешь чувствовать себя одиноким.
—
— Это серьезное решение, — ответил Кенни, и Коко поняла, что именно он имеет в виду.
Вспомнив свои сексуальные приключения в «Роще», Коко поняла, что каждое из них могло превратиться в серьезную связь. Но в каждом из них она находила недостаток. Может быть, она делала это намеренно, потому что в глубине души желала именно Кенни?
— Я больше не стану советоваться ни с Дейзи, ни с кристаллом, — сказала она. — Теперь я сама знаю, чего хочу. Хочу уехать с тобой в Швейцарию.
— И будешь там счастлива? А как же твоя работа в полиции? Как ты без нее проживешь?
Коко улыбнулась и потянулась к нему.
— Может быть, швейцарской полиции тоже нужен хороший экстрасенс.
40
Они называли это «соком». Соком были власть, деньги, положение в обществе и тому подобное. В Лас-Вегасе соком обладал тот, кто сумел выжить и преуспеть. В свое время соком обладал Грегори Симонян.
Много лет назад — еще до того как жена издателя газеты целовала его член, до того как газета этого человека назвала его «гангстером», до того как он женился на Гаянэ Симонян — холостой Майкл Фоллон играл в «Колесе телеги» в блэкджек. Он крупно выигрывал. Крупье решили, что он плутует, доложили об этом Симоняну, и тот велел вышвырнуть Фоллона из казино. Майкл посмеялся над этим, но молча поклялся отомстить.
Жениться на дочери Симоняна и завладеть казино.
Подойдя к отделанному золотом и мрамором бару, занимавшему всю стену гостиной пентхауса, Майкл налил себе шотландского и улыбнулся, вспомнив тот давний день, когда Грегори Симонян вышвырнул его из «Колеса телеги».
— Албанец траханый, — сказал Майкл, оказавшись на тротуаре. Ему было двадцать два года, и он чувствовал себя оскорбленным.
— Я думаю, он армянин, — сказал закадычный друг Ури, стоявший рядом.
Албанец, армянин, какая разница? Симонян мог считать себя покойником.
Но затем Майкл узнал, что у Симоняна есть дочь, и ему в голову пришла мысль получше.
Грегори отправил дочь в академию Баррингтона для молодых леди и думал, что там она будет в безопасности. Может быть, от обычных людей, но не от Майкла Фоллона. Он собрал на девушку досье, включавшее ее фотографии, любимые занятия, имена подруг и перечень того, что ей нравится и не нравится. Девушка была неплоха собой. Соблазнить ее было бы приятно. Майкл подстерег Гаянэ в том месте, где она любила гулять. Сначала он флиртовал с ней взглядом, а потом перешел к более серьезным вещам. Майкл всегда был обольстителем: он очаровывал женщин, красиво ухаживал за ними, а потом был щедр. Сначала он подумывал обрюхатить Гаянэ и заставить Симоняна согласиться на скоропалительную свадьбу, но потом решил действовать менее
Майкл не просто ожидал, что Симонян будет возражать против их отношений, но рассчитывал на это. Фоллон знал главную черту женщин; запретный плод для них сладок вдвойне. Гаянэ пригрозила отцу, что выйдет замуж без его благословения (в конце концов, это была Невада), и Симонян, оказавшийся между молотом и наковальней, решил уступить дочери, но в то же время не спускать глаз с ублюдка Фоллона, дав ему работу в казино.
В первую брачную ночь Майкл обращался с Гаянэ бережно — не из-за любви или нежности, а чтобы она не нажаловалась папочке, что ее брак был ошибкой. Союз без любви не беспокоил Фоллона: это был первый шаг к осуществлению его цели — овладению «Колесом телеги».
Но затем его ослепила любовь. Стрела Амура поразила Майкла в тот момент, когда он ожидал этого меньше всего на свете. Стоя с младенцем на руках, он совсем забыл про мертвую Гаянэ, лежавшую на окровавленных простынях.
За Франческу он готов был убить кого угодно.
И убивал.
После субботней свадьбы Фоллон собирался приглядывать за Стивеном. Если этот малый не сделает Франческу счастливой, пусть пеняет на себя…
Они занимались любовью на шелковых простынях цвета персика и солнечного заката. Теперь Франческа лежала и мечтала о будущем.
Стивен был чудесным любовником — внимательным, неторопливым и заботившимся о том, чтобы она испытала удовлетворение. Обычно Франческа просыпалась первой и любила наблюдать за тем, как он спит. Однако сегодня все было по-другому. До свадьбы оставался всего один день, но Франческа продолжала колебаться. «А вдруг я делаю это только для того, чтобы доставить удовольствие папе?»
Франческа и Майкл были очень близки, и это продолжалось так долго, что она уже не понимала, где кончается ее личность и начинается его. Если как следует подумать, то многие желания, которые она считала своими собственными, на поверку оказывались желаниями отца. Например, Франческа вовсе не горела желанием поступать в юридическую школу, но поступила туда по настоянию отца и впоследствии убедила себя, что мечтала об этом всю жизнь.
А теперь эта свадьба…
Она любила Стивена. Хотела быть с ним. Но чувство к жениху так переплеталось с чувством к отцу, что она больше ни в чем не была уверена. Франческа надеялась, что с приближением свадьбы она будет все больше убеждаться в том, что поступает правильно. Но наступил четверг, свадьба должна была состояться послезавтра, а Франческа убедилась только в одном: она делает это не для себя, а для отца.
— Это мой долг перед ним, — сказала она своему психоаналитику. — Папа очень хочет, чтобы его приняли в круг Ванденбергов.
— И поэтому вы решили принести ему в жертву свою жизнь? — спросила доктор Фридман.
Отец не знал, что она посещает психоаналитика. Если бы он это обнаружил, то вышел бы из себя. И советы отца Себастьяна ей не помогали.
— Брак — это не только физическая любовь, — говорил священник. Человек, который никогда не был женат.
— Я отняла у него мою мать, — сказала Франческа доктору Фридман. — Она умерла, рожая меня. Я должна ему чем-то отплатить.