Остров
Шрифт:
– Пожалуйста! Я ничего не сделаю. Не связывай меня больше, ладно? Пожалуйста! Сжалься. Связанные руки – это невыносимо. Хотя бы на несколько минут, ладно? Пожалуйста!
– Нет! Перестань, ты же обещала. – Я воровато оглянулся. Слава Богу, девчонки все так же мирно спали. Я повернулся лицом к Тельме. – Из-за тебя у меня будут большие неприятности.
– Вовсе необязательно их в это посвящать. Я ничего им не скажу, если и ты не проболтаешься.
– Черт возьми! – бросив веревку, я наклонился вперед, вытянул руки и схватил Тельму за плечи. Они были толстыми, но
Она отчаянно сопротивлялась. Но через несколько секунд заявила:
– Прекрати, или я закричу. Я тут же ее отпустил.
Какое-то время ушло на то, чтобы перевести дыхание. Отдышавшись, я сказал:
– Кричи. Кто-нибудь проснется, а у тебя развязаны руки...
– У тебя будет больше неприятностей, чем у меня.
– Неприятности будут у нас обоих. Кричи.
– Я предлагаю тебе сделку, – промолвила она. Я поднял с песка веревку.
– Какую?
– Ты позволяешь мне побыть немного развязан ной, ладно? Хотя бы пока мы будем здесь сидеть и беседовать, а затем я безо всяких позволю тебе меня снова связать. Обещаю.
– Кто-то может проснуться. Да и потом, ты меня уже раз обманула. Воспользовалась тем, что я из лучших побуждений хотел оказать тебе услугу. Так что давай-ка сюда свои руки.
Тельма покачала головой. Руки ее все так же оставались за спиной.
– Давай, – сказал я. – Пожалуйста. Я не буду сильно затягивать.
– Мне казалось, ты хотел расспросить меня о многом, что касается Уэзли. И о Кимберли. Разве ты уже не хочешь знать, как отец издевался над ней?
– Издевался? Над ней?
– Он многое чего делал с ней. С нами обеими.
– Правда? – Я снова бросил взгляд на спящих. Пока все было в порядке.
– Да не волнуйся ты так. Мы просто притворимся, что я связана. – Тельма протянула мне руки. Я несколько раз обернул веревку вокруг них, но ни затягивать, ни завязывать веревку на узел не стал. – Вот так, – улыбнулась Тельма. – Если кто-нибудь сунет сюда к нам нос, к тебе не будет никаких претензий.
– Только без шалостей, – предупредил я ее. Затем вернулся на свое прежнее место, сел и снова положил топор на колени. – И что он с ней делал? – нетерпеливо спросил я.
– С нами обеими, – поправила меня Тельма.
– Ладно, с обеими.
Семейные узы
– Это... все так гадко. Ужасно мерзко. Ты уверен, что хочешь услышать об этом?
Я кивнул головой. Непонятная внутренняя слабость – смесь страха и нервного возбуждения – уже овладевала мной.
– Ну, тогда слушай. Ты сам этого захотел. Пеняй на себя, если тебе не понравится то, что я расскажу.
– Хорошо. Обещаю. Начинай.
– Один пример: иногда он заставлял нас раздеваться догола и бороться на полу. И все мы были нагие. Я, Кимберли и папа. – Она проговорила все это быстро, полушепотом, словно передавала очень пикантную сплетню. – Сначала он довольствовался тем, что просто натравлял меня и Кимберли друг на друга, а сам наблюдал со стороны и... вроде как подбодрял нас и отдавал разные
– Боже правый, – пробормотал я. – И сколько же вам было лет?
Она пожала плечами и покачала головой.
– Не знаю. Это началось еще, когда мне было лет девять или десять, и продолжалось, пока я ходила в школу.
– А как же Билли? Они ведь женаты... уже двадцать лет? Она смотрела на все это сквозь пальцы?..
– Он никогда не делал ничего подобного в ее присутствии. Но она ведь ходила на работу, ты знал об этом? И у папы было предостаточно времени, которое он мог посвятить только нам.
– Но ведь он часто уходил в плавание...
– Не настолько часто. Я бы даже сказала, совсем нечасто. А когда он сходил после плавания на берег, это всегда было еще хуже прежнего. Он был просто неистощим на выдумки. Борьба была лишь одной из них. Но, мне кажется, любимой. Он хотел играть в эту игру всякий раз, когда мы оставались одни. Он душил нас в своих борцовских захватах, пока мы не начинали кричать. А пока мы кричали, плакали и корчились на полу вместе с ним, он, – ну, ты знаешь, – совал в нас свои пальцы. И язык. А еще кусал нас.
– А Билли ни о чем таком не подозревала?
– Нет, нет. Это был наш маленький гадкий секрет. Отец пригрозил, что убьет нас, если мы проболтаемся.
– А Конни?
Тельма пожала плечами.
– Не знаю. Я перестала жить дома, когда поступила в колледж. Это случилось, кажется, двенадцать лет назад. Конни тогда было только... сколько?
– Сейчас ей восемнадцать.
– Выходит, ей было только шесть, когда я уехала из дому. Но я знала, что он продолжал заниматься этим с Кимберли и после моего отъезда. Мы это никогда с ней не обсуждали, но я знала. Думаю, они и не собирались прекращать. Мне неизвестно, была ли вовлечена в это и Конни. Но я вовсе не удивилась бы.
– “Не собирались прекращать”? Ты говоришь это так, словно Кимберли... была добровольной участницей.
Тельма шумно выдохнула воздух, широко раздувая ноздри.
– Кимберли не пошла учиться в колледж. Это говорит тебе о чем-нибудь? Окончила с отличием среднюю школу, была президентом класса и все такое. Да она могла бы подавать документы в Принстонский или Йельский университеты, если бы пожелала. И что же она сделала? Записалась в местный колледж, лишь бы остаться жить дома.
– Ты полагаешь, что она продолжала заниматься с ним этим?
– Да это же ясно. Она по-настоящему втянулась. Эти мазохистские штучки. Восхитительная боль. Именно так Кимберли всегда это называла. “Восхитительная боль”.
– Правда? – Все это меня немного ошарашило. – Но у нее на теле нет ни единого шрама. По крайней мере, я не видел.
– Нет, нет. Конечно, нет! Шрамы – чересчур очевидные доказательства. Она всегда тщательно избегала повреждений, которые оставляют следы. Кто захочет, чтобы все узнали о твоих маленьких грязных секретах. Тебя могут принять за дегенератку, психически ненормальную. Ты знаешь, о чем я.