Остров
Шрифт:
Неожиданно мой глаз уловил какое-то движение в зеркале.
В нем отражался дверной проем посредине стены с книгами.
Уэзли я увидел прежде, чем он успел войти.
Если я могу видеть его в зеркале, вероятно, и он может меня видеть.
Я пригнулся и затаился. Сердце безумно заколотилось.
Послышалось несколько тихих звуков: шелест босых ног, скрип половицы, шум передвигаемого кресла, чирканье спички. Затем Уэзли спросил:
– Что бы ты хотела получить, если выиграешь сегодня, дорогая?
– Ничего, – донеслось еле слышно.
– Нет,
– Не думаю, что она сможет победить, – проронила Тельма. – Ни малейшего шанса.
– Конечно, у нее есть шанс. Шанс всегда есть.
– Да, как же! фыркнула Тельма. – Есть шанс, что меня поразит молния.
– Назови свой приз, милая.
Я подтянулся повыше, чтобы заглянуть внутрь. Девушка стояла спиной ко мне, лицом к Уэзли. Она была изящной и на несколько дюймов ниже Тельмы. Ее белокурые волосы были собраны в хвостик. На ней была белая блузка с коротким рукавом, клетчатая юбка-шотландка, основными цветами которой были зеленый и синий, ядовито-зеленые гетры. Обуви на ней не было. В зеркале, расположенном слева от нее, был виден ее профиль.
Прежде я никогда ее не видел.
На вид ей было лет тринадцать-четырнадцать.
Дочь Мата? Дочь женщины из лагуны с камнями в животе?
Мне хотелось, чтобы это была Кимберли, Билли или Конни. Я шел сюда, чтобы найти их, а не какую-то незнакомку. Где же были мои женщины?
Впрочем, моя миссия не была полным провалом – по крайней мере, я нашел обоих своих врагов.
Тельма стояла справа от девушки лицом к Уэзли.
Последний сидел, развалившись в кресле, и ухмылялся девушке. На груди у него красовалась квадратная белая повязка. Она прикрывала только одну сторону, тогда как с другой выпячивалась голая сиська, и это напомнило мне повязку на глазу пирата.
Из-за того, что Уэзли сидел глубоко в кресле, закинув ногу на ногу, он выглядел голым. Но я успел разглядеть его в зеркале, когда он только входил в комнату из коридора. На нем был ремень, два зачехленных ножа и какие-то синие шорты типа бикини – трусы или купальные плавки, тут я не был уверен. Но он сидел так, что ничего этого я не видел.
Если бы не повязка, можно было бы принять Уэзли за огромный клочок голой волосатой кожи. (Волосы росли у него даже сверху на плечах.) Кожа была темной от загара.
Кроме раны на груди, других следов повреждений на нем не было. Никто не стегал его плетью, не осыпал оплеухами, не бил кулаками, не пинал ногами, не кусал. (Конечно, я знал, что он сидел на приличной ране. Но видеть ее я не мог.)
Большим и указательным пальцами Уэзли держал длинный серебристый мундштук – но не тот, который я видел у него на яхте. (Тот был из слоновой кости.) В мундштук была вставлена сигарета. Тонкий и бледный дымок струился перед его лицом.
– Твой приз, Эрин? – вновь спросил он.
Девушка слегка пожала плечами. Через мгновение она пролепетала:
– Неважно.
Похоже, Уэзли изумился.
– Еще
Судя по виду девушки, она уже давно отказалась от победы.
– Чего бы тебе хотелось больше всего в жизни? – спросил Уэзли. – Но только не проси за папу или маму.
Через несколько мгновении Эрин произнесла так тихо, что я едва расслышал:
– Отпустишь нас?
Тельма аж хрюкнула.
– Отпустить кого?
– Мою сестру и меня.
– Не слабо! Но, боюсь, об этом не может быть и речи. Давай что-нибудь пореалистичнее.
– Например?
– Ну как насчет пепси?
Тельма снова хрюкнула.
– Ладно, – согласилась девчонка. – Но и для Алисы тоже.
– Алиса может и сама для себя выиграть.
– Если ей нельзя, тогда и я не хочу.
Уэзли выпустил в нее дым.
– Хозяин – барин. А я стараюсь, приз ей предлагаю. Где твоя благодарность?
Эрин промолчала.
Уэзли затянулся, затем кивнул Тельме.
Та подошла к девочке сзади, завела вокруг нее руки и резким движением разорвала ей спереди блузку. Затем содрала ее с плеч и спины Эрин, шагнула в сторону и швырнула на пол.
Девочка стояла обнаженной до пояса. Плечики у нее были узкими и хрупкими, спина – гладкой и загорелой, и выглядела так, словно еще не совсем оправилась после недавней экзекуции. Но, видимо, испытать ей пришлось немало. Кроме лиловато-синих пятен, на спине желтело несколько старых рассасывающихся синяков, а там, где подсохшие корочки отвалились, многочисленные затвердевшие коричневые струпья, которыми была покрыта крест-накрест спина, дополняли бледно-розовые блестящие рубцы.
Опустив по швам руки, Эрин неподвижно стояла перед Уэзли и даже не пыталась прикрыться.
В зеркале можно было увидеть в профиль ее груди. Почти такие же загорелые, как ее спина, они заострялись и походили на маленькие конусообразные стаканчики для мороженого.
– Очаровательно, – заметил Уэзли. – А ты красотка, Эрин.
Эрин ничего не ответила.
– Когда тебе делают комплимент, ты должна отвечать “спасибо”.
– Спасибо, – невнятно пробормотала девочка.
– Я хочу, чтобы сегодня ты показала нам хорошую борьбу, – сказал Уэзли. – А не поддавалась, как в прошлый раз.
Эрин молча стояла. Руки и голова ее безвольно обвисли.
– Ну, девочки, начинаем шоу, – объявил Уэзли.
Синий атласный халат Тельмы полетел на пол. То, как она топала негнущимися ногами, приближаясь к Эрин, выдавало в ней большую любительницу реслинга. Должно быть, Тельма вдоволь насмотрелась подобных поединков по телевизору.
Но сейчас на ринг выходила не “несравненная и неповторимая леди реслинга”.
Это был какой-то монстр: вся в боевых шрамах, рычащая, сгорбившаяся, с растопыренными руками и согнутыми, как когти, пальцами. Набросившись на девочку сзади, Тельма обхватила ее за плечи, оторвала от пола, резко повернула в сторону и с силой швырнула.