Остров
Шрифт:
— Где Уилли? — спросил Парсел. Ему приходилось напрягать голос, чтобы пение не заглушало его слов.
— Дома.
— Я пойду к нему.
— Не ходи.
— Почему?
Авапуи медленно опустила глаза и посмотрела на свою щиколотку.
— Айэ, айэ, Адамо!
— Почему?
— Не три так сильно, прошу тебя.
— Почему я не должен к нему идти?
— Он тебя не впустит. Он заперся.
— Что он делает?
— Ничего.
— Как ничего?
— Сидит. Потом встает. Опять садится. Сжимает голову руками. А когда я к нему подхожу…
— Когда ты подходишь?
— Кричит: «Иди прочь!» А потом колотит кулаком по двери. Колотит! Колотит! И глаза у него горят огнем.
Наступило молчание. Ивоа перестала петь, провела кончиками пальцев по бедру Авапуи и, откинув голову назад, чтобы лучше ее видеть, проговорила:
— У тебя кожа нежная, как шелк, Авапуи. И улыбка у тебя нежная. И глаза тоже.
Парсел взглянул на Ивоа. Хотела ли она переменить тему беседы или просто не слушала их?
— Твои слова приятно слушать, — медленно произнесла Авапуи. Она погладила волосы Ивоа и сказала: — Пусть Эатуа наградит тебя сыном. Пусть даст ему крикливый голос, чтоб он звал тебя, когда ты заснешь, и крепкие губы, чтобы он сосал твою грудь.
Она замолчала. Ивоа обхватила руками грудь и закрыла глаза, рассеянно улыбаясь. Ей чудилось, что ребенок уже здесь, он прижимается к ней, голенький и теплый, а губы у него даже вспухли, так жадно он тянет молоко. Авапуи замолчала. Она тоже видела маленького сына Ивоа, но он не лежал на руках у матери, он уже стоял на ножках. Теперь он принадлежал всем и переходил с рук на руки — он стал радостью их острова. Он бродил повсюду, этот малыш. Вот он появляется, голенький, удивленно тараща глазенки, из-за поворота тропинки, а сам чуть повыше ростом, чем трава в подлеске. Ах, ребенок! Ребенок! Как сладко касаться его!
— А теперь, — с сияющим от счастья лицом сказала Авапуи, — я пойду плясать.
— Ты не сможешь, — заметил Парсел.
— Смогу, — ответила она, вставая.
Парсел снова уселся на пень. Авапуи сделала несколько шагов и вскрикнула. Она повернулась к Адамо с легкой гримаской.
— Пойди ляг, — проговорил он.
— Нет, — ответила она, и лицо ее вдруг стало печальным. — Нет, я не хочу.
Она вернулась к нему, села у его правой ноги и прижалась спиной к колену.
Между Парселом и танцующими вдруг легла тень. Он поднял глаза. Перед ним стоял Мэсон с ружьем под мышкой. Он подошел встал и прислонился к кокосовой пальме в двух шагах от Парсела. Мэсон не смотрел на него. И даже когда начал говорить, глаза его тревожно бегали по сторонам. Позади него в тени другой пальмы еле заметно вырисовывались неподвижные фигуры Маклеода и Смэджа. Оба тоже были вооружены. Парсел не слышал, как они подошли.
— Мистер Парсел, — сказал Мэсон отрывисто, — не возьметесь ли вы образумить Бэкера? Этот сумасшедший заперся у себя и прогнал нас. Однако после убийства Джонса он мог бы понять, что его место с нами.
— Он не впустит и меня, — ответил Парсел, покачав головой. — Дайте ему время прийти в себя.
— Время! Время! — буркнул Мэсон. — Этой ночью у нас будет три человека под ружьем против четырех. И все из-за этого безумца! — И прибавил сухо: — Полагаю, вы не возьметесь за оружие?..
— Нет, капитан.
— Вы нас покидаете, — сказал Мэсон презрительным тоном. — Если черные нападут этой ночью, нас будет всего трое.
— Успокойтесь, сегодня ночью они не нападут.
— Откуда вы знаете? — подозрительно спросил Мэсон.
— Они не нападают в те ночи, когда женщины оплакивают мертвых.
— Оплакивают! — возмущенно воскликнул Мэсон. — Вы называете это «оплакивать»! Никогда в жизни я не видел ничего более отвратительного! У этих дикарей нет ни одного благородного чувства! У них нет ничего здесь! — он хлопнул себя по груди. — Ровно ничего, вот в чем дело. Эти их песни — еще куда ни шло; слов я не понимаю, но думаю, что они поручают своих покойников милости спасителя. Но пляски! Скажите на милость, мистер Парсел, как можно плясать, потеряв мужа?
— Эти пляски, вероятно, имеют значение, которого мы…
— Они отвратительны! — отрезал Мэсон, отчеканивая каждый слог. — Они отвратительны, вот и все. И я счастлив, что миссис Мэсон не принимает в этих плясках участия. Миссис Мэсон — настоящая леди. Она поет, но, как видите, не пляшет.
— Согласен, с первого взгляда все это производит довольно странное впечатление, но у каждого народа свои…
— Нет, мистер Парсел, я тоже немало поездил по свету. И я нигде не видел, чтобы женщина крутила нижней частью тела, оплакивая мужа. Я шокирован, мистер Парсел, — закончил Мэсон яростно. — Шокирован свыше всякой меры!
Он выпрямился и замолк с суровым и оскорбленным видом.
— Ну, вы идете? — спросил он резко.
— Нет, капитан.
— Вы хотите сказать, что собираетесь провести ночь у себя дома?
Парсел утвердительно кивнул головой. Мэсон искоса взглянул на него.
— Вы, очевидно, уверены, что черные не причинят вам зла? — спросил он, и в голосе его прозвучало подозрение.
— Совсем не уверен, — спокойно ответил Парсел.
Последовало молчание, затем Мэсон сказал:
— Вы могли бы стать на стражу у одной из бойниц. Надо караулить с четырех сторон. А нас только трое. Даже безоружный вы могли бы нам помочь.
— Нет, — твердо ответил Парсел. — На меня не рассчитывайте. Я не стану вам помогать.
— Как! — в бешенстве вскричал Мэсон. — Вы хотите оставаться нейтральным? Даже после всех этих убийств!
— Вот именно. Когда британцы убивают таитян, это только устрашающий пример. Но когда таитяне убивают британцев, это уже убийство.
— Даже теперь! — повторил Мэсон яростно.
Парсел поглядел на него. Угрозы, шантаж, игра на благородных чувствах — все было пущено в ход.
— Даже теперь! — ответил Парсел решительно.
Мэсон высокомерно выпрямился.
— Это бесчестно с вашей стороны, мистер Парсел, — прогремел он. Но сразу же умолк. Все равно этот вой не перекричишь, сколько ни возмущайся.
— Мы еще вернемся к этому вопросу! — проговорил он со скрытой угрозой.
Неуклюже повернувшись кругом, он зашагал по улице Нордоста. Маклеод и Смэдж последовали за ним. Прошло несколько минут. Парсел положил руки на голову Ивоа.
— Я пойду спать.
— Я тоже.
— А я нет, — печально отозвалась Авапуи.