Остров
Шрифт:
Кулак сидел во главе стола, курил, и было ему очень по кайфу. Он даже не подозревал, что получит такой кайф от власти над людьми. Ему уже доводилось пытать жертву на квартирном разбое. Тогда он тоже был абсолютным хозяином положения. Мог убить, а мог и пощадить… Но там, в той барыжной квартире, происходило нечто иное – там он душил и жег утюгом ради того, чтобы тайники ему открыли. И на зоне ему тоже приходилось решать человеческие судьбы. Но и это было совсем не то. А здесь и сейчас все было по-другому… Если бы Кулака попросили объяснить, в чем разница, он бы, вероятно, не смог. Но интуитивно он очень хорошо ощущал разницу между «производственно мотивированным» садизмом и нынешним садизмом глумливым… Кулак осмотрелся – братва уже образовала «клубы по интересам»: кто-то пил, кто-то жрал, а кто-то выгребал барахло из шкафов. Панкрат в углу возился с гладкоствольным «фермерским» карабином ТОЗ-106, изъятым у «должника» – любил налетчик оружие, а Хорек – сучок похотливый, ненасытный – пялился на деваху. Кулак посмотрел на «должника», задумчиво спросил:
– Что же с тобой делать-то? «Должник» ответил:
– Делай, что хочешь… Только жену и дочь не трогай.
– Из-за твоего, сука, языка мне такой срок впаяли. Я ведь вполне мог пятеркой отделаться… а?
– Я прошу: жену и дочь не трогай.
– Теперь, значит, просишь? А помнишь, какой ты на суде был смелый? – Кулак плюнул в должника и смотрел, с удовольствием смотрел, как туберкулезная харкотина стекает по лицу… Хорошо было Кулаку, невыразимо хорошо. Он сделал глоток водки, оскалился и спросил: – Ну, чего, братва, с сукой делать будем?
Панкрат оторвался на минуту от ружья, сказал:
– Завалить – да и все… И – айда поселок шерстить. Они же сейчас, поди, заначки свои прячут.
Кулак возразил:
– Завалить – это очень просто будет. Хорек сказал:
– А я вот хочу баб евонных потрахать. Обоих. И чтоб он ноги им держал.
– О! – сказал Кулак. – Это дело… Слыхал, падаль? Я сейчас бабу твою пялить буду, а ты ее держать должен.
У «должника» навернулись слезы.
К поселку подъехали с выключенными фарами, остановились на опушке, метрах в трехстах. Поселок выглядел вымершим, только в одном доме горели окна. В их отсветах в бинокль разглядели стоящий у ворот полицейский автомобиль.
Ветеринар сказал:
– Раз уже полиция здесь, так, может, разрешен конфликт?
Настоятель отозвался: мы с Глебом сходим, посмотрим… Он подхватил автомат, вылез из машины. Следом Глеб с «ремингтоном» в руках. Пашке дали ТТ: если что – прикроешь.
Ветеринар был человек религиозный, мирный, но решительный. Он тоже хотел принять участие в операции. Однако настоятель возразил:
– Нет, Петрович, тебе тут жить. Не надо.
– Или с молодой начать? – спросил Кулак. Он изображал задумчивость, издевался, кайфовал. – А если с молодой, то с роту или с заду?
Хорек подскочил, сказал горячо:
– Давай молодую двойной тягой, Кулак. Я с заду, ты с роту.
Мать закричала: нет! Нет, не надо, не трогайте ее… пожалуйста… Уж лучше меня.
Кулак захохотал: во! Сама хочет. Баба-то у тебя, должничок, блядь – сама себя предлагает. Ну уж уважу.
Монахи подошли к дому с освещенными окнами, понаблюдали несколько минут. На крыльцо вышел мужчина. Из распахнутой двери упал на крыльцо прямоугольник света, донеслась музыка, голоса. Мужчина расстегнул штаны, тут же, на крыльце, помочился и ушел обратно в дом, дверь не закрыл… Часовых монахи не обнаружили, решили провести разведку. Вперед отправился Глеб, настоятель остался страховать на противоположной стороне улицы. Он укрылся за поленницей. В сыром воздухе остро пахло осиновыми дровами. Это был очень мирный запах – запах из детства, в котором маленький Миша каждое лето проводил у бабушки в деревне, в глубинке Новгородской области. Настоятель прикрыл глаза и сразу увидел речку со сказочным названием Медведа – неширокую, в кувшинках. Увидел ужа, который много лет назад напугал его до полусмерти, и даже услышал лягушачье кваканье… Настоятель улыбнулся. И тут услышал смех. Он распахнул глаза. Впереди, в трех десятках метров, горели окна чужого дома и звучал смех. Несколько мужчин смеялись – глумливо, похабно.
Спустя пару минут вернулся Глеб. Описал ситуацию: в доме десять уголовников. С оружием. Как минимум один «Калашников» и обрез. Трое заложников – мужчина, женщина и девушка. Женщин, похоже, собираются насиловать. Настоятель задал несколько уточняющих вопросов. Глеб быстро и точно ответил и добавил:
– Да ты сам все увидишь, командир, – там в окошко все видно.
Ни один из них не обратил внимание на мельком проскочившее слово «командир». Они уже не были монахами, они уже ощущали себя на войне.
– Тогда – что, – сказал настоятель, – пойдем, что ли, старшой?
– Пойдем, командир, – просто ответил старший лейтенант Глеб Блинов. Так он себя сейчас ощущал.
Настоятель еще раз втянул ноздрями запах осины и двинулся в сторону дома.
Глеб насчитал десять бандитов. В действительности их было одиннадцать – Глеб не увидел Панкрата, который сидел в углу, в закутке между стеной и шкафом.
«Должник» – звали его Валерий Громов – произнес:
– Прошу тебя, Кулак: со мной что хочешь делай – убей, на кусочки порежь, но не трогай жену и дочку.
– Порезать? Это я всегда успею. На салат тебя, суку, покрошу. И псам скормлю… Но сперва баб твоих напялим. – Кулак выпил водки и сказал женщине: – Раком, сука, растопырься.
Глеб занял позицию напротив окна, Мастер поднялся на крыльцо. Здесь пахло мочой, а дверь по-прежнему была открытой… Мастер бесшумно скользнул в сени, встал у двери, ведущей в комнату. На улице Глеб поднял с земли старое ведро. Досчитал до десяти, размахнулся и швырнул его в окно.
– Кому сказал: раком растопырься, сучка? – произнес Кулак, и в этот момент вдребезги разлетелось стекло, в комнату влетело ведро. Все – и бандиты, и заложники – повернули головы к окну. В ту же секунду распахнулась дверь и в комнату шагнул Мастер. Навскидку выстрелил в мужика с «Калашниковым». Тот посмотрел на Мастера непонимающим взглядом, выронил автомат и упал лицом в тарелку… Головы повернулись к Мастеру.
– Встань, – сказал Мастер Громову. – И уведи отсюда женщин.
Несколько секунд Громов соображал. Он был в шоке, и Мастеру пришлось повторить.
Громов кивнул, вскочил, метнулся к жене… к дочери. Остановился, не зная, что делать… Руки у него дрожали, по лицу текли слезы.
Панкрат сидел в углу, был скрыт шкафом. Когда разлетелось оконное стекло, Панкрат вжался в угол. В руках у бандита был ТОЗ-106 – короткоствольный карабин с четырехзарядным магазином. Магазин был полон, а Панкрат умен, хладнокровен и решителен. Плюс ко всему почти трезв…
Громов увел жену и дочь. На глазах его кипели слезы. Мастер сказал ему вслед:
– Водки им налей, хозяин. Или хотя бы чаю горячего. Короче, успокой как-то.
Блинов подошел к окну, глазами спросил: как? Мастер кивнул: порядок…
На него смотрели девять пар глаз. В них был страх… А Мастер смотрел на них – на руки в наколках и на лица, на которых уже наложила свой отпечаток зона – и думал: что теперь с ними делать? Что же мне теперь с ними делать?
Панкрат очень быстро понял, что в дом пришли всего двое… ну, может третий где-то снаружи на шухере трется. Но пока реально – двое. Их запросто можно сделать. Панкрат приник к щели между шкафом и стенкой. Увидел в окне голову в черной вязаной шапочке и ружейный ствол. А на полу почти рядом со шкафом – тень. Судя по тени, человек был вооружен ППШ [7] … С четырехзарядным карабином вполне реально положить обоих. Вот только для этого нужно сначала передернуть довольно тугой, «неразношенный», винтовочный затвор. И этот классический звук, который ни с чем не спутаешь, сразу его выдаст.
7
Пистолет-пулемет «суоми» легко перепутать с ППШ. Особенно по тени.