Остров
Шрифт:
Мария еще не вернулась домой. Она не разделяет его восторженного отношения к готовке «в вакууме» и называет ее «физическим опытом». Когда бросаешь кусок сырого мяса на шипящую сковородку и тыкаешь его, определяя готовность, — вот где искусство, азарт, серьезная кулинария. А вакуум, как она говорит, презрительно морща нос, лишь выхолащивает хорошего бычка.
Хьяльти точит нож, чтобы нарезать грибы на мелкие кусочки. Совместное проживание на деле оказалось не таким уж приятным.
К приходу друзей вроде все готово, французский картофельный пирог подрумянился в духовке, салат на столе, беарнский соус
Наконец приходит Мария, и в дом врывается вихрь извинений и любезностей, она целуется с гостями, хвалит Хьяльти за аромат еды и даже не забыла купить клубнику к десерту, залпом опрокидывает в себя напиток, в то время как другие цедят, позвякивая льдом в пустых стаканах.
Мария смеется с его друзьями, болтает с их женами, рассказывая о репетиции и демонстрируя мозоли на пальцах, ставит пластинку с какой-то странной музыкой, пока все идут к столу; такая милая, обходительная, очаровательная и всегда немного чужая. Затем оглядывает стол:
— А где будут сидеть дети?
— Дети?
— Мои дети, ты что, забыл?
— Я на них не рассчитывал. Может, закажем им пиццу?
Над столом повисает ледяная тишина, Мария бледнеет, гости уткнулись в свои тарелки.
Она встает, приносит посуду и приборы для двоих и зовет ребят, даже не взглянув на Хьяльти. Тут же приходит Элиас в нарядной рубашке и, робко поздоровавшись, садится вплотную к матери, а Маргрет занимает место рядом с Хьяльти, с вызовом рассматривая стоящие на столе блюда.
Широко улыбаясь, Хьяльти начинает резать мясо; если Мария не возьмет двойную порцию, то всем должно хватить.
— Разрешите представить особых гостей нашего сегодняшнего вечера: юный Элиас и ее мелодраматическое сиятельство Маргрет.
Маргрет тянется за картофельным пирогом, и он в шутку слегка шлепает ее по руке: типа, еще не пожелали приятного аппетита, дорогуша, и вообще, первыми берут гости.
Она в недоумении смотрит на него, а Мария взвивается; мол, спасибо тебе, конечно, но я буду воспитывать своих детей сама, и пошло-поехало. Приятный вечер испорчен; разговоры за столом стали натянутыми, дети поели без аппетита и разбежались по комнатам. Мария глотает красное вино — стакан за стаканом; похоже, только и ждет, когда уйдут гости. Хьяльти галантно их обхаживает, громко смеется над анекдотами; по пути на кухню роняет и разбивает тарелку. На десерт они едят приготовленный Марией карамельный пудинг, и Халльдор возит по тарелке упругими светло-коричневыми кусочками, приговаривая «интересно». После кофе с кальвадосом гости благодарят за прекрасный вечер и, предложив в следующий раз встретиться у себя, уходят.
Они с Марией стоят на кухне одни, посреди обломков испорченного вечера,
В итоге Мария от него уходит. Она плачет, а ему кажется, что она уже ушла, и сейчас, глядя на ее серое лицо с темными кругами у глаз, на то, как она съежилась и стала прозрачной от бессонницы и печали, он испытывает лишь облегчение. Когда наконец наступил понедельник, их голоса были хриплыми и беззвучными.
— Ну вот. Мне нужно идти на работу.
Она понуро кивает.
— Я соберу вещи, когда ты уйдешь. Возьму только нашу одежду, книги, музыкальные инструменты и то, что принадлежит ребятам, остальное обсудим позже.
«Музыкальные инструменты» Мария опять произносит неправильно. За полтора десятилетия, прожитые в Исландии, она так и не избавилась от акцента. Во время их продолжительных перепалок ее речь теряет беглость, хромает грамматика, это неравная игра, но он не сдерживается и поправляет ее, как ребенка, бесцеремонно и надувшись от важности. Меня зовут не Яльти, понимаешь?
Она переезжает к своей подруге Инге, дети там уже с утра субботы, пока они разбирались, препарируя умершую любовь и разрывая отношения. Ты все погубил. Я такой, как есть.
Он идет в ванную и бреется, из зеркала на него — глаза в глаза — смотрит холостяк. Когда он выходит, Мария все еще сидит, глядя в пол, длинные черные волосы спадают по щекам. На ней свитер, когда-то красиво выделявший ее женственные очертания и маленькую грудь, а теперь висящий мешком.
Она поднимает глаза. Ты эгоцентричный и эгоистичный ребенок.
На него накатила волна усталости, он бы все отдал за то, чтобы прекратить эти разговоры, притвориться, что ничего подобного никогда не было.
Я сделал все, что мог.
«Все, что мог» означает «ничего».
На работу он идет пешком, это все же лучше, чем соскребать снег и лед со стекол и садиться в холодную машину.
Обычное январское утро, суровое и темное; на улице гололед, от холода жжет в легких. Он старается идти как можно быстрее, ботинки скользят, и от пальто мало проку на ледяном ветру. Он никого не встречает, кроме двух воронов, которые дразнят друг друга в свете фонаря, поочередно пикируют с фонарного столба и снова взлетают, не приземляясь, описывают плавную дугу и опять садятся на фонарь, каркая и смеясь.
Так рано на работе почти никого нет, заведующая отделом новостей пристально, изучающе смотрит на него.
— Видок что надо. Нездоров?
Бросив на нее косой взгляд, он приносит себе кофе, садится и включает компьютер. Новой информации практически нет, Сеть в основном перебирает старые новости.
Сотрудники постепенно подтягиваются, сонно здороваются, включают мониторы и настольные лампы. Письменные столы, прогнувшиеся под пыльными рождественскими украшениями и кипами бумаг, один за другим превращаются в теплые световые шары в сумеречном зале.