Острова и капитаны
Шрифт:
И Егор молился не Богу, а елочному шару, который по-прежнему лежал в раструбе медного кувшина на подоконнике.
Егор молился без слов. Упершись глазами в блестящую точку, он все усилия души пытался свить в тугую нить и протянуть эту нить между собой и Венькой. Чтобы помочь ему… Может, есть на свете какие-то не открытые еще силовые поля, передача на расстояние энергии и жизненных сил. Пусть эти силы от Егора уйдут к Веньке! Вот через эту звездочку — незримой и сильной радиоволной… Зеленый шар, помоги…
Но зеленый шар оказался более хрупким, чем судьба…
Сперва тот февральский (уже февральский!) день был не самым плохим. На перемене Егор стоял у окна и тупо смотрел на тополя в сером снегу, и вдруг подошла Бутакова. Спросила:
— Ты не знаешь, как состояние у Ямщикова?
Недоуменно и глухо, не оглянувшись, Егор сказал:
— Почему ты у меня спрашиваешь?..
— Ну а у кого еще? Брат его молчит… Я думала, что ты должен знать. Все-таки вы же друзья…
Егор окаменел. Что это? Насмешка? Или она… всерьез?
— Ты не был в больнице? — спросила Светка.
— К нему не пускают, — тихо сказал Егор. Это была правда.
— Ну а… — с мягкой настойчивостью начала Бутакова, и он с усилием проговорил:
— Да отцепись ты.
— Грубиян ты все-таки, Петенька…
И тогда вмешался Юрка Громов. Незаметно оказался рядом. Он сказал Светке высоким, чистым голосом пятиклассника:
— Бутакова, зануда ты окаянная, отвяжись от человека! — И она (странное дело!) послушалась. А маленький Юрка положил Егору ладонь между лопаток и сказал уже тише, ласково так: — Егор, да ты не изводись. Медицина сейчас знаешь какая. Даже совсем безнадежных оживляют…
Егор не оглянулся на Юрку. Замер, боясь стряхнуть со спины его ладонь. И боясь еще, что Юрка увидит его стремительно намокшие глаза (последнее время слаб он, Егор, стал на это дело). Но Юрка, видимо, все понимал. Постоял еще две секунды, посильнее надавил ладонью — держись, мол, — и отошел.
А Егор остался у окна, и появилась у него догадка, что, может быть, не все его считают виноватым. Что ниточка странной симпатии между ним и Венькой, которая вдруг наметилась в декабре, не осталась в классе незамеченной. И, может быть, правда кто-то считает, что они подружились. И теперь в молчании ребят — не отчуждение, а сочувствие… А то, что не подходят, — понятно. К Кошаку подходить не привыкли…
Ощущение Юркиной ладони (теплой даже сквозь пиджак и рубашку) было непривычным и словно лечащим. И надежда выросла, появилась в ней даже искорка радости…
А когда Егор пришел домой, он увидел, что шара нет.
Медное горлышко кувшина было пустым, а на ковре Егор заметил блестящую зеленую чешуйку.
Он не хотел поверить. Закричал:
— Мама! Где шар?
Алина Михаевна сказала из кухни:
— Что ты так кричишь?
— Что ты наделала?!
Алина Михаевна появилась в комнате:
— Что с тобой? Копеечный шарик… Что за истерика?
— Для тебя копеечный! Для тебя все копеечное, что не на чеки в «Березке» куплено!!
Мать повысила голос:
— Что ты орешь! — И вдруг сморщила лицо: — Ты… человек без души. Скоро может все на осколки разлететься, а ты… шарик… У отца такое на работе, а тебя будто ничего не касается. Если бы ты знал, в чем его обвиняют… Он такой им цех отгрохал, а теперь из него преступника делают!
— За что? — машинально буркнул Егор.
— За все! За то, что хотел, чтобы людям лучше было! За то, что добрый очень! Вот…
«Слабо верится», — подумал Егор.
— Я-то при чем? Я в его печалях не виноват.
— Но тебе на все наплевать!
Это была истинная правда. Разговоры о происках отцовских недругов Егор слышал постоянно, однако никак они его не задевали. И теперь несчастье с зеленым шаром казалось не в пример страшнее всех отцовских бед. Потому что это была примета. Предвестие Венькиной судьбы.
Пытаясь умилостивить судьбу, Егор выцарапал из коврового ворса блестящую чешуйку и положил на край медного горлышка. Но легонькое стекло сорвалось и кануло в черноту кувшина. Егор лег на тахту и накрыл голову твердой подушкой.
Он не удивился и даже не испугался, когда раздался телефонный звонок и мать сказала из прихожей.
— Горик, тебя… Какой-то мальчик…
Мальчик, несомненно, был Ваня. И Егор понимал, чтоон сообщит. Будто во сне пошел к телефону. Сказал обреченно:
— Я слушаю…
Звонил действительно Ваня.
— Егор! Веник спрашивал про того мальчика. Что с ним теперь?
Первой была радостная, как вспышка, мысль: «Значит, неправда! Значит — жив!» Потом страх:
— Спрашивал… когда?
— Сегодня. Мы с мамой у него были.
— Ванька! А он… как?
— Да ничего уже… Врач сказал, что это позади… Ну, опасность всякая. Слабый только, придется еще лежать…
— Ванька, правда?!
— Ну, так врач сказал. Мне и маме…
Господи, неужели это возможно? Неужели конец мукам?
— Ванька, а…
Хотя что спрашивать! Если Венька сам задает вопросы, значит, и правда ожил. Каким-то мальчиком интересуется…
— Вань, а какой мальчик? Про кого он спрашивает?
— Ну, тот, которого ты отвез в Среднекамск…
Надо же! Все эти дни Егор и не думал о Заглотыше. Даже не спросил о нем у Михаила.
— Вань… Ну, ты скажи, что все в порядке! Он живет у моего брата, у Михаила. Нормально…