Острова в море
Шрифт:
— Меня зовут Драгомир, мажордом могучего хана Телерига. Располагайтесь, будьте нашими гостями. — Драгомир снова поклонился. Ему было, как Джелаль ад-Дин прикинул, почти сорок. Он был приземист, хорошо сложен и светлокож. Большая коричневая борода обрамляла его широкое лицо, а голубые глаза были совершенно бесстрастны, как и полагается глазам хорошего мажордома.
Джелаль ад-Дин и его товарищи с облегчением соскользнули со своих коней. Как по волшебству, откуда-то появились мальчики — одни повели лошадей к столбам, другие понесли дорожные сумки внутрь дворца. Джелаль ад-Дин кивнул в сторону других крупных лошадей и мула.
— Скажи
Мажордом перевел свои бледные и скрытные глаза на столбы, потом назад на Джелаль ад-Дина.
— Эти лошади, — обьяснил он, — принадлежат делегации священников, приехавшей от Папы Римского по просьбе моего хана, дабы изложить ему достоинства христианства. Они прибыли сегодня.
Поздним вечером этого же дня Дауд ударил кулаком по стене комнаты, отведенной четверым арабам.
— Уж лучше пусть они останутся язычниками, чем станут христианами! — крикнул он.
Дауд гневался не только на Телерига, который пригласил в Плиску также и христиан, как бы выставив свою землю на аукцион — кто больше заплатит. Ярость Дауда была вызвана еще и голодом. На вечернем пиру была подана свинина. (Телериг же подан не был — какой-то языческий болгарский закон предписывал хану всегда есть в одиночку.)
— Это не так, — спокойно сказал Джелаль ад-Дин.
— Почему же не так? — Дауд бросил взгляд на старшего собеседника.
— Как христиане, они были бы дхимми, людьми Книги, и у них появилась бы надежда на рай. А если они не оставят свои языческие верования, то их души непременно попадут к шайтану до скончания века.
— Пусть шайтан забирает себе их души, языческие или христианские, мне не жалко, — сказал Дауд. — Но христианская Болгария, союзная Риму, может даже союзная франкам, встанет на пути продвижения истинной веры на север и может стать острием для ответного удара по Константинополю.
Джелаль ад-Дин вздохнул:
— То, что ты говоришь — правда. Но и истинная вера — правда, а правда непременно возобладает над христианскими заблуждениями.
— Да будет так, — угрюмо сказал Дауд. — Но разве эта земля не была когда-то христианской, еще до того, как болгары отобрали ее у Константинополя? Все земли, которые принадлежали грекам, следовали их обычаям. Держу пари, здесь до сих пор попадаются христиане, что может подтолкнуть Телерига к принятию их веры.
Стук в дверь перебил спорщиков. Дауд открыл дверь одной рукой, не выпуская из другой кинжала. Но никаких врагов за дверью не было — только четверо девушек. У двух из них кожа была, как у Драгомира — с точки зрения Джелаль ад-Дина, светлой до экзотики. Двое других были темнокожими, темнее самих арабов — а у одной из них были узковатые глаза. Все четверо были красивы. Они улыбнулись и вошли в комнату.
— Телериг уж точно не христианин, — сказал Джелаль ад-Дин, улыбаясь в ответ одной из светлокожих девушек. — Христианам не позволены наложницы.
— Ну и тем более глупцы, — сказал Дауд. — Задуть лампы, или пусть продолжают гореть?
— Пусть горят, — ответил Джелаль ад-Дин. — Хочу видеть, что я делаю…
Джелаль ад-Дин низко поклонился хану Телеригу. Дауд, находящийся в шаге сзади, сделал то же самое. Малик ибн Анас и Салман аль-Табари, стоящие еще на шаг сзади, стали на одно колено, как предписывало их более низкое положение.
— Вставайте,
— Великолепнейший хан, наш повелитель, халиф Абд ар-Рахман ибн Марван, приветствует тебя, молится о твоем здоровье и шлет тебе дары, дабы показать, как высоко он тебя ценит, — сказал Джелаль ад-Дин.
Он поманил Салмана и Малика, которые принесли дары: серебряные блюда из Персии, дамасские сабли, изящная эмалевая посуда из Константинополя, халат из блестящего китайского шелка, и, наконец, Коран в обложке из кожи и золота, написанный почерком лучших каллиграфов Александрии.
Телерига, впрочем, больше всего явно заинтересовал халат. Он встал со своего деревянного трона, развязал бронзовый пояс и стряхнул с плеч кафтан, доходивший ему до колен. Под кафтаном на нем была полотняная рубашка, полотняные же штаны и низкие сапоги. Драгомир подошел к нему и помог одеть халат. Хан довольно улыбнулся, проведя рукой по гладкой ткани.
— Очень красиво, — промурлыкал он. У Джелаль ад-Дина появилась надежда на то, что хан настолько впечатлен дарами, что убедить его будет нетрудно. Однако Телериг, как арабам уже показалось, был не настолько прост. Он продолжил: — Халиф шлет богатые дары. С его богатством он может себе это позволить. А теперь я прошу вас занять свои места, пока будут представляться посланцы Папы Римского.
Драгомир указал арабской делегации места справа от трона, рядом с боярами в тюрбанах, из которых состоял двор Телерига. Большинство из них были того же происхождения, что и их хан; остальные же были скорее похожи на Драгомира и светлокожую девушку, с которой Джелаль ад-Дин так славно поразвлекся прошлой ночью. Как от светлокожих, так и от темнокожих бояр отдавало заезженными лошадьми и прошлогодним потом.
Как и при входе посольства халифа, Драгомир обьявил о прибытии папских легатов на гортанном болгарском языке. Их было трое, как Джелаль ад-Дин уже заметил на пиру. Двое из них выглядели весьма внушительно, одетые в халаты, напомнившие ему одеяния знатных константинопольцев, тщетно пытавшихся остановить арабские войска. Третий же был одет в простую одежду из коричневой шерсти. Среди потока непонятных ему болгарских слов Джелаль ад-Дин услышал три имени: Никита, Феодор и Павел.
Христиане презрительно посмотрели на арабов, проходя мимо них по направлению к Телеригу. Они поклонились ему так же, как это уже сделал Джелаль ад-Дин.
— Встаньте, — сказал Телериг по-гречески.
Джелаль ад-Дин не был удивлен, что хан знал этот язык — болгары имели дело с Константинополем задолго до того, как его захватили арабы. Да и многие греки-беженцы нашли приют в Плиске. Другие бежали в Италию, что без сомнения объясняло, почему двое из папских легатов носили греческие имена.
— Высокочтимый хан, — сказал также по-гречески один из посланников (Феодор, как полагал Джелаль ад-Дин), — нас печалит, что ты приветствуешь нас облаченным в одеяние, подаренное тебе нашими врагами. Значит ли это, что ты нас не уважаешь, и что ты не намерен выслушать нас по справедливости? Уж наверное, мы не для того так долго ехали по твоему приглашению?