Островитяне
Шрифт:
— Да, я так думал! И что?
— Когда же вы его возненавидели? Сергея?
— Да всегда я его ненавидел! Когда Вера мне изменила, я подумал: — а почему он? Чем он лучше? Конечно, объективности ради следует сказать, что да, лучше. Но к черту объективность!
— Вы пытались с ним поговорить? С Сергеем?
— Нет, — мрачно сказал Артур. — Не пытался.
— А с ней?
— С ней мы уже поговорили. Я что, ненормальный, дважды нарываться на отказ?
— А когда вы пошли за ней на кухню, о чем там говорили? —
— О Сергее. Да что вы ко мне пристали? Не убивал я ее!
— А может, у тебя крыша поехала? — предположила Анжелика. — Экстрим же. Остров страха. Решил проверить, есть ли ножичек в коробке. Вынул его, а тут она. Глаза невинные. «Я люблю другого».
— А может, Вера сказала, что они с Сергеем хотят пожениться? — тихо предположила Лида.
— Вам, Лида, она именно это сказала? — подался вперед Иван.
— Нет. Но почему-то же он не делал мне официального предложения? — пожаловалась Лида.
— Как все запуталось, — развела руками Жанна. — Если честно, я уже ничего не соображаю.
— Это от голода, — вздохнула Лида.
— Может быть, кто-нибудь хочет пойти на кухню и принести нам эти проклятые бутерброды? — спросила Анжелика.
— Там же везде кровь! — передернулась Лида.
– Она могла попасть на…
— Бутерброды с кровью. А что? — Анжелика обвела глазами присутствующих. — Боитесь?
— У меня в сумочке есть пачка сухариков, -сказала Жанна. — Я могу принести.
— А у меня чипсы, — вздохнула Лида и потянулась к своей сумке, больше похожей на хозяйственную размерами и цветом. — Дочери купила. Она обожает чипсы.
— Моя сумочка в холле. На вешалке. Так я схожу за ней? — спросила Жанна.
— А кто вас держит? — удивился Иван.
— Значит, я вне подозрений? Мою свободу перемещения никто не ограничивает?
— Кстати, надо проверить, не пустили ли лифт, — напомнил Артур. — Я так понимаю, это наш единственный шанс на спасение.
— А побороть комплексы, как Сева, не хочешь? — спросила, прищурившись, Анжелика.
– Путь на нижний балкон все еще открыт.
— Нет, спасибо! — Артур невольно вздрогнул.
— И в самом деле стоит проверить, не пустили ли лифт, — поддержал его Иван. — Идите, Артур.
— Я все равно ему не доверяю, — резко сказала Анжелика. — Он ловко водит нас за нос. Это он ее прирезал. Веру. Это я вам говорю.
— Я вспомнил, — Иван встал из кресла.
– В кабинете есть маленькая отвертка. Жанна хотела заняться розеткой. Пойду поищу. Момент.
Он скрылся в кабинете. Анжелика пристально посмотрела на Лиду и спросила:
— Ты мне веришь?
— Я… не знаю.
— Я клянусь, что не убивала ее! — горячо сказала Анжелика.
— Кого? Веру?
— И ее. И Сергея не убивала. Это Артур! Ну зачем мне было говорить тебе про нож? Сама посуди?
— Да, наверное.
— Я чиста. А этот тип
— Что? — тихо спросила Лида.
— А я откуда знаю? Пойдем, проверим!
— Ой, я боюсь!
— Трусиха! Так и будешь ждать, пока он нас прирежет? Как Веру? Кстати, ты помнишь, что она сказала?
— Кому сказала? — переспросила Лида.
– Когда?
— Жанне! На балконе! Что я — не маньячка! Вера знала, что говорила! Только Артур мог ее убить. Ну кого бы она еще так близко к себе подпустила? А?
— Ну… его, — нехотя сказала Лида.
— Пойдем. Он наверняка там. Не к лифтам пошел. В соседнюю квартиру.
— Зачем?
— Я-то откуда знаю?
— Никуда я не пойду, — вжалась в кресло Лида.
— Трусиха! А я не собираюсь тут сидеть! А вдруг у него пистолет!
— Какой пистолет? — с опаской спросила Лида.
— Ну ты и тупая! Нас что, обыскивали при входе? Только мобильники отобрали! Что помешало принести оружие и спрятать его?
— Да ну. Глупости.
— Ну и сиди тут. Дура, — сказала в сердцах Анжелика и выскочила в холл. Алая кожаная сумочка осталась лежать в кресле.
Лида какое-то время смотрела на закрывшуюся за блондинкой дверь.
ОДИН НА БЕРЕГУ: АРТУР
Он был знаком с принципом айсберга. Спасибо Сергею! Научил! Если хочешь, чтобы люди тебе доверяли, всегда говори правду, но только ту ее часть, которая касается других, но не тебя лично. Свою вину прячь под водой и топи каждого, кто пытается приблизиться и узнать твою тайну. Артур сказал товарищам по несчастью чистую правду, просто по-другому расставил акценты. И кое о чем умолчал.
Например, о своем детстве рассказал правдиво, со слезой в голосе, но умолчал о том, чем на самом деле закончилась история с отцом. О вине, которая мучила до сих пор. На душе лежал камень, и ему оставалось только не думать об этом. Жить так, будто бы ничего не произошло.
О романе с Верой тоже рассказал правдиво, но слегка сгустив краски. История эта его затронула, но не сильно. Рассуждал он точно так же, как и Вера: в тридцать лет пора как-то устраивать личную жизнь, пора определяться. До какого-то момента можно оправдываться тем, что делал карьеру, зарабатывал на квартиру и хорошую машину, откладывал деньги, словом, готовился. И все тебя понимают. Но когда все это уже есть, а ты по-прежнему один, понимать перестают. Начинают задавать вопросы. Сначала по-дружески похлопывая по плечу: ну, пора. Потом с недоумением: почему до сих пор без пары? А потом с глубоким подтекстом: все еще один? Ну-ну. И появляются мысли. Этих мыслей, он, трус несчастный, боялся до колик, до судорог во всем теле.