Островский. Драматург всея руси
Шрифт:
А. Н. Островский
В три часа пошли домой обедать. За обедом Александр Николаевич рассказывал сцену, которую он видел на пароходе, когда ехал из Нижнего к себе в усадьбу. Трое купцов сидели во втором классе и пили какое-то вино, один из них, охмелевши, прилег на диван, а через несколько времени тревожно зашевелился и коснеющим языком что-то
– Попросите меня красненьким.
Эта сцена была рассказана очень комично, сидевшие за столом много смеялись. После обеда играли в пикет.
В семь часов приехала к нему соседка по имению, почтенная старушка, и спрашивала совета – может ли она высечь мельника, арендовавшего мельницу у Александра Николаевича, мужика лет сорока, на том будто бы основании, что она была его восприемницей и как крестная мать она ответственна за него перед богом. Александр Николаевич выслушал ее, но совета никакого не дал.
Прогостивши целую неделю, я должен был отправиться в Нижний, так как у меня должны были начаться репетиции.
В том же году Александр Николаевич опять приезжал в Нижний на ярмарку один, без семейства. По случаю его приезда в спектакле шла его пиеса «Не в свои сани не садись». Актер Душкин, игравший роль Бородкина, переврал фразу: «Люба, я за тебя душу положу», сказав вместо «Люба» – «душа». Когда актеры сетовали Александру Николаевичу на такое искажение фразы, Александр Николаевич сказал:
– Что же от Душкина требовать, я его хорошо знаю.
На другой день часов в двенадцать мы пошли на ярмарку, в Суровской ряд, где Александр Николаевич хотел видеть своего хорошего знакомого купца, с которым знаком был в годы студенчества и который говорил, что он Московский университет вдоль и поперек прошел, а на самом деле не был даже и в гимназии.
– Я ему говорю, – рассказывал Александр Николаевич, разумеется шутя: – «Ты смотри, не шибко обманывай народ, а то я тебя в комедию вставлю». Он очень испугался и просил его в комедию не ставить, считая это для себя позором.
В этом же году Александр Николаевич прислал мне на бенефис свою новую пьесу «Самозванец Луба».
После каждого сезона я приезжал в Москву и почти каждый праздник бывал у Александра Николаевича. В беседах наших он рассказывал разные анекдоты и эпизоды из своей жизни.
Так, говорил о том, что антрепренеры злоупотребляют своим положением и недоплачивают жалованья актерам.
– У меня мало времени, – говорил он, – а следовало бы написать и послать на утверждение проект относительно обеспечения актеров – в получаемом ими жалованье. Можно было бы учредить при Обществе русских драматических писателей особое бюро, где бы записывались артисты, желающие получить ангажемент, и чтобы без согласия Общества не заключали контрактов с антрепренерами. В случае неплатежа денег, Общество могло бы не разрешить постановки спектаклей.
Островский был страшный охотник до рыбной ловли на удочку.
Однажды с Д.В. Живокини отправились они на озеро в Косино, ловить рыбу, находящееся
Несколько раз рассказывал мне Островский о своей служебной карьере в Коммерческом суде.
– Мы приходили в суд часов в одиннадцать, и у нас начиналось литературное утро. Разговаривали и спорили о литературе и так незаметно досиживали до трех часов. После трех часов отправлялись в кофейную Печкина, это было не что иное, как хороший трактир, продававший кофе, против Александровского сада, где теперь дом Комиссаровых. Д. Т. Ленский, говоря о яме, в которую сажали несостоятельных должников, написал на этот счет куплеты:
Близко Печкина трактира, У присутственных ворот, Есть дешевая квартира, И туда свободный ход… И хозяин там радушный, И жильцов там берегут: За одиннадцать с полтиной Им квартиру, стол дают.Этот трактир посещали студенты, артисты всех профессий: актеры, певцы, танцоры, музыканты и начинающие литераторы, в том числе А. Ф. Писемский.
В этом трактире встретился нам однажды Якушкии и рассказывал о своих странствованиях по губерниям, когда он собирал мотивы русских песен. ‹…›
Потом Александр Николаевич много рассказывал о своей службе в качестве корректора у историка Погодина, издававшего собственный журнал, за 30 рублей в месяц. Ходил он каждый день пешком от Яузских бань на Девичье поле к Погодину.
Когда в доме Погодина читал пьесу «Свои люди – сочтемся!» – Н. В. Гоголь присутствовал при чтении и, прислонясь к двери, слушал издали. Когда же пьесу эту не пропустили в цензуре, то Погодин предложил ему продать ее за 300 рублей.
При этом он поставил в обязанность переделать четвертый акт. Александр Николаевич согласился, потому что нуждался в деньгах. Потом выяснилось, что Погодин поместил ее в какой-то журнал и взял чуть ли не втрое против того, что заплатил Александру Николаевичу.
Однажды я пришел к Александру Николаевичу. Он спросил меня: видел ли я его сына Михаила? Я отвечал отрицательно; он попросил Марью Васильевну прислать с антресолей своего сына. Через несколько минут нянька привела мальчика лет двух, довольно плотно сложенного, с черной кудрявой головой, большими серыми глазами и притом с кривыми ногами.