Осужден пожизненно
Шрифт:
– Если понадобится, я сам буду учить ее, – сказал он, – и ей незачем оставаться дома.
После долгой борьбы миссис Викерс наконец сдалась, отказавшись от мечты о совместной поездке в Бат, и последовала за мужем, всячески стараясь скрыть свое-недовольство. Когда корабль вышел в море, она, казалось, примирилась со своей судьбой и, в перерывах между ссорами с супругом, назиданиями дочери и распеканием горничной, пыталась вскружить голову грубоватому молодому лейтенанту Морису Фреру.
Джулия Викерс была прирожденной кокеткой. Ей: нравилось привлекать восхищенные взгляды мужчин, в этом она видела смысл своего существования; и даже здесь, на арестантском корабле, идя под руку с мужем, она искала повод для кокетства, чтобы не зачахнуть от внутренней пустоты и неудовлетворенности. В сущности, это было безобидное создание, просто тщеславная женщина средних лет, и Фрер принимал знаки ее внимания, отлично зная им цену. Более того, ее расположение было нужно ему – о причинах мы вскоре узнаем.
Обежав по трапу и держа фуражку в руке, он предложил ей свою помощь.
– Благодарю вас, мистер Фрер. Ох, эти ужасные лесенки! Один их вид бросает меня в дрожь. Бог мой, как жарко! Духота просто невыносимая. Подай мой раскладной стул, Джон! Спасибо, мистер Фрер! Сильвия, где Сильвия? Джон, ты захватил мою нюхательную соль? Кажется, на море все еще штиль? Ах, эти несносные штили!
Ее псевдосветская болтовня звучала довольно неуместно в двадцати ярдах от загона для «диких зверей» по другую сторону переборки. Но Морис Фрер об этом не думал. Непринужденная обстановка рассеивает страх. Неисправимая кокетка, потряхивая пышными юбками, демонстрировала свою сомнительную грацию перед ухмыляющимися арестантами, словно она веселилась на балу в Чэтеме. Возможно, если бы подле нее никого не было, она, хоть и с некоторым презрением, все же строила бы глазки каторжникам, имевшим более или менее приличный вид.
Поклонившись Фреру, Викерс проводил свою жену на верхнюю палубу и вернулся к дочери.
Сильвия была хрупким шестилетним ребенком с голубыми глазами и золотыми кудряшками. Родители в ней души не чаяли. Они всячески баловали ее и потакали ей во всем, но это отнюдь не испортило добрую по природе девочку. Однако результаты воспитания сказывались в тысяче мелких капризов. Являясь любимицей всего корабля, малышка Сильвия могла делать все, что ей вздумается; ее присутствие заставляло каторжников замолкать. Гуляя с отцом, девочка щебетала без умолку, упиваясь своей болтовней. Она бегала взад и вперед по палубе, приставала к отцу с вопросами и тут же сама на них отвечала, смеялась, пела, прыгала, заглядывала в футляр с компасом. Она запустила свои ручки в карманы рулевого, погладила широкую ладонь вахтенного офицера, побежала на шкафут, подергала за рукав часового на посту.
Устав резвиться, она вытащила из-за пазухи полосатый мячик и, окликнув отца, стоящего на корме, бросила ему мяч. Викерс кинул его обратно, и девочка продолжала играть, смеясь и после каждого броска хлопая в ладоши.
Арестанты, уже насладившись отпущенной им порцией воздуха, с живостью обратились к новому источнику развлечения. Невинный смех и детская болтовня были им непривычны. Некоторые улыбались, одобрительно кивали, с интересом следя за переменным успехом игры. Один молодой арестант до того увлекся зрелищем, что чуть не захлопал в ладоши. Казалось, будто в душной, томительной жаре внезапно повеял прохладный ветерок.
В самый разгар веселья вахтенный офицер, который оглядывал быстро алевший горизонт, заметил на нем какую-то точку и, прикрыв глаза рукой, стал пристально смотреть на запад.
Фрер, уже начинавший тяготиться беседой с миссис Викерс и поглядывавший на товарищей так, словно ожидал от них избавления, заметил жест вахтенного.
– Что вы увидели, Бест?
– Точно не могу сказать. На мой взгляд, это смахивает на облако дыма. – И, взяв подзорную трубу, Бест снова оглядел горизонт.
– Дайте-ка посмотреть, – сказал Фрер, беря у него трубу.
Далеко-далеко на горизонте, слева от уходящего солнца, словно застыло черное облачко. Расплесканные по всему небу золотые и пурпурные блики наплывали на это облачко, скрывая его от глаз.
– Ничего не могу понять, – сказал Фрер, отдавая обратно подзорную трубу. – Пусть солнце немного опустится, тогда будет виднее.
Миссис Викерс тоже, конечно, захотелось посмотреть, и она долго щурилась и возилась с поиском нужного фокуса, пытаясь приспособить трубу к глазам, звонко хихикала и, наконец, заявила, прикрыв один глаз ладонью, что кроме неба решительно ничего не видит и что коварный мистер Фрер все это нарочно подстроил.
Тем временем появился капитан корабля Блант и, взяв трубу у Мориса Фрера, смотрел в нее долго и сосредоточенно. Затем он окликнул вахтенного на бизань-мачте, и тот сказал, что не видит ничего.
Солнце наконец опустилось внезапным рывком, словно проскользнуло в какую-то щель, и черное пятно исчезло в сгустившемся сумраке.
После захода солнца из кормового люка вышли сменные часовые, чтобы наблюдать за спуском арестантов в тюремное помещение. Но тут Сильвия прозевала мяч. Он пролетел вперед, а судно внезапно накренилось, и мяч, перескочив через переборку, покатился к ногам Руфуса Доуза, который все еще стоял, прислонившись к борту, погруженный в свои мысли.
Яркое цветное пятнышко, катящееся по белой палубе, привлекло его внимание. Машинально наклонившись, он поднял мячик и шагнул вперед, чтобы вернуть его девочке. Дверь переборки была открыта, но часовой, молоденький солдат, не сводивший глаз со сменного караульного, не заметил, что арестант вышел в эту дверь. Еще одно мгновенье, и Руфус очутился на запретной территории шканцев.
Разгоряченная игрой, с пылающими щечками и сияющими глазами, в ореоле разметавшихся золотых кудряшек, Сильвия повернулась, чтобы прыгнуть за своей игрушкой, но тут из затененного окна кают-компании высунулась белая полная женская рука, тонкие пальцы схватили девочку за кушак и потянули к себе. Однако молодой арестант уже успел вложить мяч в руку девочки.
Спускавшийся на палубу Морис Фрер не заметил этого маленького происшествия, он только с изумлением увидел человека в арестантской одежде.
– Благодарю вас, – сказал чей-то голос, когда Руфус Доуз наклонился к девочке, надувшей губки.
Арестант поднял глаза и увидел молодую девушку лет восемнадцати-девятнадцати, высокую, стройную, в белом платье с широкими рукавами, стоявшую у двери каюты. Она была брюнетка, вьющиеся волосы обрамляли ее изящную небольшую головку, у нее были маленькие ножки, белая кожа, красивые руки и большие темные глаза. Когда она ему улыбнулась, ее алые губы приоткрыли ряд ровных белых зубов. Он сразу догадался, кто это. То была Сара Пэрфой – горничная миссис Викерс. Он никогда не видел ее так близко, как теперь, и ему показалось, что он ощутил тяжелый и дурманящий аромат какого-то неизвестного тропического цветка.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, как вдруг Руфус почувствовал, что кто-то сзади схватил его за шиворот и сильным ударом бросил на палубу.
Вскочив на ноги, он тут же хотел ответить обидчику, но сверкнул штык часового и арестант с трудом сдержал себя: перед ним стоял Морис Фрер.
– Какого черта ты здесь болтаешься? – спросил лейтенант, подкрепив свой вопрос бранью. – Паршивый пес, что ты здесь делаешь? Если я еще раз поймаю тебя на палубе, я на неделю посажу тебя в кандалы!