Осужден пожизненно
Шрифт:
Бейтс, увидев, что мы завладели палубой, сдался, получив от нас обещание, что семья коменданта будет высажена на берег невредимой. Я приказал ему собрать все, что может понадобиться, и приготовился спустить на воду шлюпку. Когда она соскользнула со шлюпбалки, у борта появился капитан Фрер на своем вельботе и сделал смелую попытку пришвартоваться к кораблю, но вельбот пронесло мимо. Теперь я уже был полон решимости отвоевать свободу, и другие тоже хотели довести дело до конца. Я окликнул вельбот и пригрозил, что буду стрелять, если его команда не сдастся. Капитан Фрер отказался и снова хотел пришвартоваться и пытался взять нас на абордаж, но оба солдата на вельботе присоединились к нам и помешали ему выполнить свое намерение. Спустив арестованных нами людей в шлюпку, мы посадили туда же и капитана Фрера, а сами сели в вельбот и приказали Фреру и Бейтсу грести к берегу. После мы, взяв шлюпку на буксир, вернулись на бриг и всю ночь несли бдительную вахту, боясь, что они попытаются захватить корабль. На рассвете все собрались на палубе и держали совет, как разделить провиант. Чешир был за то, чтобы оставить пленников умирать голодной смертью, но Лесли, Ширс и я потребовали разделить запасы провизии поровну. После долгих и яростных споров гуманность одержала верх» и провиант был погружен на вельбот и доставлен на берег. Получив груз, Бейтс сказал: «Ребята, я не ожидал от вас такого доброго отношения – вы ведь отдали нам половину очень скудного запаса провизии, бывшего на борту. Когда у думаю о вашем предприятии, мне оно кажется очень рискованным: плыть на корабле, имеющем течь, да еще без единого опытного моряка, более чем опасно. Надеюсь, что бог сжалится над вами и убережет вас от гибели, когда вы встретитесь со множеством опасностей в бурном океане!» Миссис Викерс также сказала, что я был добр к ней. Она еще добавила, что желает мне всего хорошего и что когда она вернется в Хобарт-Таун, она будет просить о моем помиловании. Прощаясь, они махали нам платками и желали нам доброго пути за гуманное отношение к ним.
Позавтракав, мы начали сбрасывать за борт лишний груз из трюма, и это заняло все время до обеда. После обеда мы забросили маленький стоп-анкер с канатом в сто морских саженей, потом подняли основной якорь, и, так как прилив уже спадал, начали подтягиваться по верповому канату, и так с помощью верпа и каната передвигались вперед и добрались, наконец, до двух островков под названиями Кэп и Боннет. Тогда мы всем скопом принялись раскачивать бриг, а вельбот тянул его на буксире после того, как мы подняли верповый якорь. Таким путем мы благополучно провели бриг через Риф. Вскоре задул легкий бриз с юго-запада, и мы, дав выстрел из мушкета, чтобы оповестить оставшихся па берегу о том, что мы в безопасности, подняли паруса и вышли в океан».
Дочитав до этого места. Сильвия остановилась, мучительно стараясь что-то вспомнить. Она помнила выстрел из мушкета и то, что ее мать плакала над ней. Но дальше все застилал туман. Воспоминания скользили в ее мозгу как тени, и она тщетно пыталась их уловить. Однако чтение этой странной истории будоражило ее нервы. Несмотря па лицемерную выспренность слога и притворное благочестие автора, было видно, что кроме некоторого искажения фактов в свою пользу, а также с целью превознести смелость тюремщиков, во власти которых он находился, рассказчик не стремился приукрасить свое повествование нагромождением выдуманных опасностей. История отчаянного плана, задуманного и выполненного пять лет тому назад, была рассказана с суровой простотой и, неся на себе печать правдивости, в то же время пробуждала воображение читателя дополнить рассказ пропущенными ужасными деталями. И это вызывало к мятежникам большее сочувствие, чем если б то было подробное описание всех их злоключений. Ясность и простота рассказа придавали ему огромную силу воздействия, и девушка чувствовала, что сердце ее бьется быстрее, а поэтический ум стремится воспроизвести ужасную картину, набросанную скупыми словами каторжника. Она видела перед собой все это – синее море, жгучее солнце, медленно двигающийся корабль и жалкую кучку людей, брошенных на берегу. Она слышала… Что это? Что за шорох в кустах позади скамейки?… Птичка! Боже, как разыгрались нервы!
«Избавившись таким образом, как мы полагали, от тюремной жизни, мы весело шутили, советуясь, куда нам держать путь дальше. Я намеревался добраться до островов в Южных морях и, покинув бриг, просить пристанища у туземцев, выдавая себя за потерпевших бедствия моряков, в надежде на то, что попутный корабль рано или поздно подберет нас. С этой целью я назначил Джеймса Лесли, опытного моряка, своим старшим помощником и приготовился отплыть от Березовой Скалы с теми немногими навигационными приборами, которые у нас имелись. Подтянув вельбот к борту, мы связали его вместе со шлюпкой и пустили дрейфовать по воле волн. После этого я отделил «сухопутных» от моряков, и в восемь часов вечера мы взяли курс на юго-восток, поставив свою первую вахту. Через час с юго-запада налетел сильный шторм. Меня и других из «сухопутных» сильно укачало, и Лесли стало трудно управлять бригом, так как при шторме нужно было иметь двух человек у руля. Утром, с трудом выбравшись на палубу, я убедился, что ветер несколько утих, но, спустившись вниз, обнаружил, что в трюме скопилось много воды. Лесли взялся за насосы, но работал лишь один из них – у правого борта. С этого времени на корабле было только два дела – откачивать воду и стоять у руля. Шторм продолжался два дня и одну ночь. Бриг шел при сильно зарифленных [11] марселях, так как мы боялись убавлять паруса, чтобы нас не настигло посланное в погоню судно – так велик был наш страх перед тюрьмой.
11
Зарифить – маневр для сокращения парусов сообразно силе ветра.
16 января, в полдень, я снова заставил себя выйти на палубу и, произведя необходимые наблюдения, изменил курс брига на юго-восток, чтобы пройти южнее Новой Зеландии, в стороне от обычного пути кораблей, в надежде, что если нам хватит провианта, мы сможем добраться до южноамериканского побережья и попасть к христианам. Затем я был вынужден снова спуститься в каюту и неделю пролежал на своей койке, борясь со смертью. Временами я даже раскаивался в своем решении, так как Фэйр все время тормошил меня, говоря, что люди недовольны взятым курсом. 21-го вспыхнул бунт под предводительством Лайона, который утверждал, что мы направляемся в Тихий океан, где неминуемо должны погибнуть. Этот путаник, ничего не смыслящий в мореходстве, настаивал на том, чтобы повернуть к югу, думая, что мы прошли севернее островов Тонга, и требовал, чтобы мы высадились на берег и искали прибежища у туземцев. Лесли тщетно доказывал, что, взяв курс на юг, мы наткнемся на ледяные поля. Баркер, служивший на китобойном судне, стремился убедить бунтовщиков, что температура воздуха в этих широтах высокая и нам не грозит подобная ошибка. После долгой перебранки Лайон кинулся к рулю, но Рассен, вытащив один из пистолетов, отобранных у мистера Бейтса, застрелил его, после чего остальные вернулись к исполнению своих обязанностей. Мне казалось что это ужасное убийство нужно было совершить для безопасности корабля; и если бы это произошло на судне, управляемом свободными людьми, поступок Рассена был бы одобрен всеми как суровая но необходимая мера.
Эти беспорядки вынудили меня подняться на палубу, где я обратился к команде с краткой речью и убедил людей, что смогу выполнить все, что я им обещал, хотя сердце мое в это мгновение замирало от неуверенности, и я мечтал увидеть вдали хоть малейший признак, указывающий на близость суши. Поддерживаемый под руки Лесли и Баркером, я произвел измерения и изменил курс на северо-восток. Бриг шел со скоростью одиннадцать узлов в час под зарифленными марселями и при усиленно работающих насосах. Так мы шли до 31 января, когда налетевший среди ясного неба шквал чуть не оказался роковым для всех находившихся на борту.
Лесли допустил грубую ошибку: выровняв бриг из опасного крена (судно лежало на боку), он отдал команду свернуть фок-марсель, убрать брам-реи, свернуть нижний прямой парус и взять один риф на грот-марселе, оставив судно нестись по воле ветра под фоком и грот-марселем с одним рифом. Вследствие этого течь усилилась до такой степени, что я отчаялся добраться до суши на этом бриге и молил всевышнего скорее послать нам помощь. Шторм продолжался девять дней и ночей, и люди были совершенно измучены. Один из двух солдат, которых заставили выловить два обломка бушприта, был смыт с палубы и утонул. Провиант подходил к концу, но когда на девятый день шторм утих, мы поспешили сложить все оставшиеся съестные припасы в шлюпку. Море было еще очень бурное, и нам пришлось много потрудиться, пока удалось спустить ее на воду. Одни занимались шлюпкой, другие задраивали люки на бриге. Переодевшись в костюмы капитана Фрера и лоцмана, мы на закате покинули свой корабль, уже наполовину погрузившийся в воду.
Ночью ветер стал свежее, и наша шлюпка, которую правильнее было бы назвать баркасом, так как она была оснащена мачтой и бушпритом, оказалась очень неустойчивой и зачерпывала воду попеременно то одним, то другим бортом. Тогда мы решили посадить четверых на кормовые банки спиною к ветру, чтобы волны меньше захлестывали лодку. Этого одного было достаточно, чтобы довести до изнурения самых сильных людей. День, однако, несколько вознаградил нас за эту ужасную ночь. Берег был не далее, чем в десяти милях от нас. Приблизившись к нему настолько, чтобы это не угрожало нашей безопасности, мы под попутным ветром прошли вдоль побережья, надеясь достигнуть какой-нибудь гавани. В половине третьего мы нашли бухту» очень странную с виду, у входа в которую высились две скалы, похожие на пирамиды. Ширс, Рассен и Фэйр высадились в надежде добыть пресную воду в которой мы очень нуждались. Они вскоре вернулись и сказали, что нашли индейскую хижину, в которой находятся какие-то грубые глиняные сосуды. Опасаясь какой-нибудь неожиданности, мы всю ночь держались подальше от берега, а рано утром, войдя в бухту, убили тюленя. Это было первое свежее мясо, которое мне довелось попробовать за четыре года. Казалось странным есть его при таких обстоятельствах. Мы поджарили ласты, сердце и печенку на завтрак, отдав часть нашей поживы коту, которого захватили с собой с брига, – мне было жаль оставить его на погибель. После завтрака мы подняли якорь, а через полчаса подул свежий бриз, который понес нас со скоростью семи узлов в час от залива к заливу, в одном из которых мы рассчитывали найти обитателей. Идя вдоль побережья, мы на закате услышали мычание бычка, и Джон Баркер, которого по причине его жестокости я считал не способным проявлять чувствительность, вдруг расплакался.
Через два часа мы заметили большие костры на берегу, мы встали на якорь, вытравив трос на 19 морских саженей. В эту ночь мы не спали. Утром мы подгребли поближе к берегу и закрепили шлюпку в морских тростниках. Как только тамошние жители увидели нас, они все высыпали на берег. Я раздал им иголки и нитки и одна из женщин, крикнув «Вальдивия!» [12] показала на узкую полоску суши к югу от нас и подняла три пальца, добавив «лигос!», что, очевидно, означало три мили, и мы впоследствии обнаружили, что она очень правильно сообщила нам расстояние.
12
Вальдивия – приморский город на юге Чили.
Около трех часов мы обошли с наветренной стороны место, указанное женщиной, и с подветренного борта увидели флагшток и батарею из двенадцати пушек. Здесь я разделил между своими людьми сумму в шесть фунтов десять шиллингов, которую нашел в каюте капитана Фрера, и по справедливости распределил одежду. У нас было также двое часов; одни я отдал Лесли, а другие оставил себе. Мы решили сказать, что мы часть экипажа брига «Джулия», направлявшегося в Китай и потерпевшего кораблекрушение в Южных морях. Высадившись на батарее, мы были очень вежливо встречены испанцами, которые оказали нам самый радушный прием, хотя мы ни слова не понимали из того, что они нам говорили. На следующее утро было решено, что Лесли, Баркер, Ширс и Рассен заплатят за каноэ, которое доставит их в городок, расположенный в девяти милях вверх по реке, и утром 6 марта они распрощались с нами. 9 марта прибыло судно под командованием лейтенанта с приказом доставить нас в город, и мы взошли на борт под конвоем солдат. В тот же вечер мы с некоторым трепетом вступили в пределы городка. Я опасался, что испанцы пронюхали о том, кто мы такие, и не ошибся, – нас выдал уцелевший солдат. Этот парень, таким образом, оказался дважды предателем – сначала он предал своего офицера, а потом своих товарищей.