Освальд Бэстейбл и другие
Шрифт:
– Мы не знаем наверняка, что виноват наш шар, – возразил Дикки, следуя за ним.
– Об этом легко догадаться, – с горечью сказал Освальд.
– Но люди не узнают, кто виноват, если мы будем держать язык за зубами.
– Мы не умеем держать язык за зубами. А если мы промолчим, обвинят кого-нибудь другого. Ты не слышал, что та женщина говорила о страховых выплатах.
– Мы могли бы подождать и посмотреть, не попадет ли кто-нибудь в беду. Если попадет, тогда и признаемся, – предложил Дикки.
Освальд понимал, что в таком варианте что-то есть, но его сердце было полно отчаяния и раскаяния.
Когда
– Все сгорело, небось? – спросил, ткнув большим пальцем в сторону пылающего двора фермы.
– Не все, – ответил Дикки. – Мы спасли мебель, шерсть и прочее…
Человек уставился на нас и мрачно буркнул:
– Очень любезно с вашей стороны, но все было застраховано.
– Послушайте, – серьезно сказал Освальд, – лучше никому об этом не говорите.
– Что-что? – переспросил мужчина.
– Если вы расскажете, могут подумать, что вы сами все подожгли!
Тот человек вытаращил глаза, потом нахмурился, потом рассмеялся, и, сказав что-то об устах младенца и истине, пошел своей дорогой.
Мы тоже продолжили путь, и наши души были погружены во мрак, который сгущался все больше по мере того, как мы приближались к дому.
В тот вечер, когда малыши легли спать, мы устроили совет. Дора и Элис, похоже, проплакали весь день. Они почувствовали себя немного лучше, услышав, что никто не сгорел заживо. Элис сказала, что все время думала о больших семьях, сгоревших дотла. Но насчет того, рассказать или нет об огненном шаре, мы не смогли сойтись во мнении.
Элис и Освальд считали, что мы должны сознаться. Но Дикки говорил:
– Подождем.
Дора сказала, что нужно написать о случившемся отцу.
– Какая разница, уверены мы или нет, что ферму поджег наш шар, – заметила Элис. – Думаю, виноват он… И в любом случае мы должны признаться.
– Я тоже так считаю, – согласился Освальд, – но хотелось бы знать, какой за это полагается тюремный срок.
Мы легли спать, так ничего и не решив.
Освальд проснулся спозаранку, встал и посмотрел в окно: от обреченного двора все еще поднималось большое облако дыма. Тогда он разбудил Элис и сказал:
– Вдруг полиция заперла бедного фермера в отвратительной камере? А виноваты-то мы.
– Я думаю точно так же, – призналась Элис.
– Оденься, – велел Освальд.
Когда Элис оделась и вышла на дорогу, там уже твердой походкой расхаживал Освальд, бледный, но решительный.
– Знаешь, давай пойдем и во всем признаемся, – предложил он. – Скажем, что мы с тобой смастерили шар. Остальные, если захотят, смогут остаться в стороне.
– Если нас действительно посадят в тюрьму, они не останутся в стороне, – ответила Элис. – Но с нашей стороны будет благородно постараться не впутывать младших. Давай так и сделаем.
И тут мы поняли, что не знаем, кому сдаваться.
– Сообщить в полицию? Нет, это слишком роковой поступок, – сказала Элис. – Тогда пути назад уже не будет. Кроме того, полицейский здесь всего один – Джеймсон, а он ужасно глупый.
Уверяю, вы понятия не имеете, каково это: иметь на своей совести такое преступление, как поджог, потратить столько душевных сил, чтобы решить сознаться, а потом не знать, кому же именно признаваться.
Мы провели ужасный день. И все это время стога пылали. Все жители деревни приезжали
Вечером Освальд отправился прогуляться в одиночестве и понял, что ноги несут его к скромному жилищу старого моряка, который однажды помог нам в приключении с контрабандой.
Автор стремится говорить правду, поэтому признает: возможно, Освальд надеялся, что старый моряк, так хорошо разбирающийся в контрабандистах и разбойниках с большой дороги, сумеет придумать, как спасти нас от тюрьмы, не отправив туда вместо нас невинного человека.
Когда Освальд нашел моряка, тот курил закопченную трубку у двери своего коттеджа. Моряк, как обычно, подмигнул Освальду.
– Я хочу спросить вашего совета, но дело секретное, – сказал Освальд. – Я знаю, вы умеете хранить тайны.
Старик согласился молчать, и Освальд с большим облегчением выложил ему все.
Моряк слушал очень внимательно, и, когда Освальд закончил, сказал:
– На этот раз ты ни при чем, приятель. Видел я, как взлетал ваш воздушный шар – да еще какой красивущий.
– Все мы видели, как он взлетел! – с отчаянием воскликнул Освальд. – Вопрос в том, где он упал?
– В Бурмарше, сынок, – последовал неожиданный и несказанно замечательный ответ. – Племянница мужа моей сестры показала мне сегодня утром шар, на котором красными чернилами были написаны ваши имена. Шар упал на их грушевое дерево и запутался в ветвях.
Освальд, задержавшись лишь для того, чтобы пожать руку своего спасителя, помчался домой как на крыльях, чтобы поведать обо всем остальным.
Не думаю, что мы когда-нибудь в жизни чему-нибудь так бурно радовались. Это ужасно угнетает – считать себя отъявленным поджигателем.
Как только мы слегка пришли в себя, мы начали бояться, что Тому Симкинсу, фермеру из «Короны Овендера», не поздоровится. Но он вышел из этой истории, как и мы, без единого пятнышка на своем честном имени, потому что и он, и его сестра, и его работник Ханисет поклялись, что в ночь перед пожаром фермер разрешил бродяге переночевать у них на сеновале, где потом нашли трубку и спички. Итак, Том получил страховку, но бродяга сбежал.
Когда мы рассказали обо всем отцу, он сказал, что на месте директора страховой компании поступил бы совсем по-другому.
Больше мы никогда не мастерили огненных шаров. Хотя в тот раз виноваты оказались не мы, но ведь могло бы случиться иначе, а теперь нам слишком хорошо известны треволнения жизни преступников.
Закладованный дом
Приключение, о котором я собираюсь поведать, случилось очень давно, и в случившемся никто не был виноват. Та его часть, которая больше всего походила на настоящее преступление, была делом рук Эйч-Оу, в то время еще недостаточно взрослого, чтобы вести себя осмотрительно (и в этом тоже нет его вины). Но мы уж позаботились о том, чтобы между открытием его деяний и тем, чтобы он стал достаточно взрослым и осмотрительным, прошло коротких полчаса.