Освободитель
Шрифт:
С первыми солнечными лучами ко рву стали подтягиваться латники Савойского, Лотаргинского и Миланского полков. Вскоре на берегу перед засыпанным рвом не было видно земли из-за зловещего блеска железных кирас, шлемов и алебард. Великий князь самолично навел орудие, заряженное накануне разрывным снарядом: пудовой железной полой гранатой. Плотно набитая в сердцевину пороховая мякоть запаливалась специальной серной трубкой-замедлителем, вкрученной в хвостовик. При выстреле она загоралась от заряда в стволе, после чего огонь несколько мгновений добирался до содержимого. От фитилей в этом деле русские пушкари отказались — оказались слишком ненадежны.
— Пали, — скомандовал Егор, отходя
Орудие жахнуло грохотом и пламенем, в изъеденной накануне ядрами стене появилась еще одна дырочка.
— Двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, — по очереди загнул пальцы великий князь.
Оглушительный взрыв выбил дымом все окна башни снизу доверху, с верхней боевой площадки взметнулись, крутясь в воздухе с растопыренными руками и ногами, разбрасывая сапоги и шлемы, десятка полтора человеческих тел. Имперские латники встретили это зрелище восторженным ревом и, не дожидаясь команды, ринулись вперед…
Атака захлебнулась, не успев толком и начаться. Башня лишилась своих защитников, перекрытий, оружия, но устояла, по-прежнему охраняя безопасность города. А небольшая пробоина в полторы сажени диаметром, возникшая на месте разбитой ядрами кладки, после короткой схватки оказалась за горожанами. Те пиками отогнали нападающих от стены и быстро забросали отверстие мусором. После взрыва башни мусора в ней, естественно, имелось в достатке.
И тут со стороны приречных ворот растянутой тройной канонадой грохнуло несколько залпов. От императорского шатра, с пушечной позиции, было отлично видно, как ливень ядер и картечи буквально снес лопату поднятого моста вместе с воротами за ним. Полсотни ратников в островерхих шеломах промчались по стационарным пролетам, метнули вперед штурмовой мостик, закрывая провал. Зазвучал переливчатый свисток, атакующие дружно упали. Над их головами шарахнул еще один залп, выплескивая картечь в темное пространство под надвратной башней и на улицы за ней. Ратники поднялись и ринулись дальше, вперед, в беззащитное нутро богатого ремесленного города.
Вслед за первым отрядом по мостку пробегали все новые и новые воины. Сверху по ним пытались стрелять лучники, но очень скоро схватка перекинулась наверх, на боевую площадку, после чего прекратилась. Ворота были захвачены. А значит — и весь Ним.
— Федька, — подманил кравчего Егор. — Сходи, узнай, кто все это учудил. Остальным отбой. Пушки можно паковать в дорогу. От всех нас тут теперь пользы, как от козла молока. Остается только выпить за здоровье победителей.
Виновников торжества Федька привел пред великокняжеские очи вскоре после полудня.
— Смоленский полк ворота взял, под рукой наместника псковского княжича Константина Дмитриевича! — доложил кравчий, поклонившись в сторону сына московского князя, одетого в мелко-пластинчатый бахтерец и татарскую мисюрку, с алым плащом на плечах. Княжич был красавцем, с тонкими чертами лица, густыми бровями, широкими скулами. Крохотные бородка и усы стрижены по западной моде, коротко и остро.
Егор, скрупулезно соблюдая условия договора с Юрием Дмитриевичем, князем Звенигородским, в дела Москвы, Смоленска и Галича не совался, позволяя союзнику чувствовать себя в своей вотчине полноправным правителем. Но боярам великого воеводы тихий и спокойный омут казался тесным. Им хотелось побед, славы, новых вотчин. Вот и перебирались один за другим из-под московского крылышка ко двору великого князя и императора. Другого места для карьеры у знатного человека ныне просто не было.
— Помогли же ему в сем пушкари Амос из Новгорода и Биляр Таис-мирза, мастер булгарский,
— Ага! — расплылся в довольной ухмылке кривобокий новгородец. Таис-мирза лишь слегка склонил голову.
— Какое еще «ага»?! — вспылил Вожников. — Ты с кем разговариваешь?! Обращаться нужно «мой император»! Или «великий князь»! И кланяться нужно своему властителю, а не драпать от него, как заяц от лисы, едва только слово нужное услышал! Слово же «княже» лишь для знатных и близких слуг допустимо, а не для пушкаря залетного!
— Ага… — испуганно втянул голову новгородец.
— Тьфу, — раздраженно отвернулся от него Егор, кивнул псковскому наместнику: — Что за своевольство, Константин Дмитриевич? Думаешь, мне по нраву будет, коли я не знаю, что мои рати собственные делают? Я силы в одном месте прикладываю, рати лучшие — в другом коплю, а в итоге старания мои прахом идут! Наказать бы вас… Да победителей не судят. Хвалить приходится. Молодцы, ловко провернули!
— Рады услужить, мой император, — с достоинством поклонился довольный, как сытый кот, княжич.
— Со своевольством своим, Константин Дмитриевич, ты мне в общей рати токмо мешаться будешь, — вздохнул великий князь. — Посему повелеваю тебе взять полки смоленские, владимирские, псковские и новгородские и идти с ними на Алес, Мийо, Родез и Каор. Опосля на Тюрен и Тюль выступать планируй, но окончательно сие решу по обстоятельствам, к тому времени сложившимся. Опираться в сем будешь на Биляра Таис-мирзу и Амоса новгородского. Пушкари, сам видел, они умелые, ловкие, находчивые. Так что с делом осадным справятся. И научи их к возвращению хорошим манерам! Может статься, опять хвалить придется — а они ведут себя, точно бродяги.
— Когда мне выступать, мой император?
— Три дня на разграбление города, два дня на сборы. Через пять дней. Бояр отличившихся дозволяю своей волей и моим именем уделами награждать. Там везде татары прошли, а после них бесхозных уделов осталось, полагаю, немало.
— Слушаюсь, мой император, — повеселел княжич, получая фактически королевские права..
— Наместников, коли города не сдадутся, тоже на свое усмотрение ставить доверяю.
— Слушаюсь, мой император, — еще больше обрадовался Константин Дмитриевич.
— Да… И проследи, чтобы эти два архаровца получили свою долю награбленного. Они это заслужили.
Средние города XV века имели гарнизоны в пределах двух-трех сотен воинов. Крупные — около тысячи человек. Очень крупные… Очень крупных на юге Франции просто не имелось. Долгая война с Англией привела к тому, что основные крепости, замки, оборонительные линии располагались в основном на севере страны. На юге наступающие войска ощущали себя, как лиса в курятнике. Глаза разбегались от возможностей, рук не хватало, чтобы расхватать доступную добычу. Не было никакого смысла обрушиваться на каждый город всей своей сорокатысячной мощью. Это было все равно, что палить из пушки по воробью… Тем более, что и пушкарей, и артиллерии, и пороха со снарядами в армии теперь имелось в достатке. Поэтому перешедшие Рону силы Егор разделил на четыре основных направления. Псковский наместник вел десять тысяч ратников на запад, на Гиень, издревле считавшуюся английской провинцией, Темюр-мирза двигался на северо-запад, на Лепюин, Мюру и Клермон, в самое сердце Франции. Туда же были направлены основные силы легкоконных степняков, и Егор очень рассчитывал, что ордынец сможет найти общий язык со своими единоверцами. Ведь мало покорить вражеские города и веси — нужно будет еще увести от них лихих разбойных союзников. Немалый опыт Вожникова показывал, что сладить с татарами, даже дружелюбными, зачастую куда труднее, чем разгромить врага.