Освободитель
Шрифт:
В эти самые дни по дорогам Шотландии во все концы королевства мчались гонцы с письмами наместника страны герцога Роберта Олбани. Часть из них передавалась в руки главам кланов, часть зачитывалась на центральных площадях городов и селений. Слова послания жгли, как огонь, и пробуждали в сердцах храбрых северных воинов ярость, руки их невольно тянулись к рукояти меча.
«Англичане украли нашего короля младенцем. Англичане хвастаются им, словно военной добычей. Англичане не желают менять его на золото. Так поменяем нашего короля на английскую кровь! К оружию, Шотландия! Свободу королю!»
Мало кто верил в искренность наместника. Ведь все знали,
Шотландия — небольшая страна. Всего за три дня послание герцога Олбани добралось до самых дальних ее уголков. Уже через неделю первые из снарядившихся в поход воинов входили в Эдинбург, горланя песни, запивая их пивом и поднимая себе настроение протяжным и однообразным, как вой упрямого осла, гудением волынок.
Впрочем, еще раньше на причалы Эдинбурга, в усиление полутора сотен «черных рыцарей» барона ван Эйка, сошли три сотни русских бояр, спокойных и уверенных в себе, несущих на плече самое дорогое: саадаки со спрятанными в них луками. На поясах их висели сабли и серебряные ложки. Причем чехлы ложек были украшены порой даже богаче, нежели ножны с оружием — что надолго стало предметом насмешек шотландцев над своими союзниками. Прочее снаряжение выгружали слуги, складывая на возки.
Командовали этой армией два человека. Солидный и молчаливый чернобородый боярин Угрюм, не принимающий в рот ни капли спиртного, а потому вечно чем-то недовольный и хмурый, второй — совсем еще юный боярин, не успевший обзавестись даже пушком вместо усов и бороды, голубоглазый и смешливый, именем Даниил. Угрюма воины напрямую почему-то не признавали. Приказы исполняли только тогда, когда их озвучивал Даниил. Но почти всегда, прежде чем юнец командовал, Угрюм ненавязчиво предполагал вслух, что именно нужно сделать.
Многоопытный герцог сразу сообразил, в чем дело: старший воин наверняка не родовит, и более знатные подчиненные его принципиально не признают. Но догадку свою не выдал — иначе и самому придется нос воротить. А как тогда вообще общаться с союзником? Через посыльных?
Впрочем, много внимания Угрюм и не требовал. После высадки он большую часть времени провел в суровой часовне Святой Маргариты за молитвами, а 10 июля, войдя во дворец герцога, лаконично сообщил:
— Пора. Мы начинаем.
В тот же день все двенадцать русских кочей, доставивших союзников из далеких неведомых Холмогор, отвалили от причалов и ушли на юг, чтобы после полудня бросить якорь в тридцати верстах от столицы Шотландии, в устье реки Твид, в виду могучей, несокрушимой на вид крепости Бервик. По своему титулу она значилась обычным замком, однако мощностью превосходила большинство и английских, и шотландских городов: два ряда каменных стен, цитадель на высокой скале, пять ворот, девятнадцать башен. А все потому, что защищала твердыня вовсе не имущество клана и покой владельцев окрестных земель, а путь из Англии в Шотландию и обратно: мост через реку, разрезающую остров почти пополам, и дорогу вверх по самой реке.
Важность города была столь велика, что, несмотря на мощь укреплений, он регулярно переходил из рук в руки в зависимости
38
За два века, с 1296 по 1482 год Бервик переходит от Шотландии к Англии и обратно тринадцать раз.
В последний раз крепость — после двух кровопролитных походов на эти земли — досталась королю Эдуарду III, и сейчас над нею развевался флаг Англии. Именно он и стал ориентиром для корабельных пушкарей, наводящих орудия для первого залпа. Уж очень хорошо показывал силу и направление ветра.
Залп! Двенадцать кораблей качнулись от отдачи, восемьдесят четыре чугунных ядра в полтора пуда весом каждое ударили в стены замка, и прочные гранитные валуны кладки прыснули крупными острыми брызгами, калеча воинов и прохожих, случайно оказавшихся поблизости. Выбоины оказались не так уж велики — снаряды уходили на глубину полутора-двух локтей в раствор и на половину локтя в крупные камни, однако вслед за первым залпом прозвучал второй, третий, четвертый, и все три развернутые к морю башни стали предательски потрескивать. Корабли дрогнули от отдачи еще дважды — и замок медленно и величаво начал разваливаться, роняя свои могучие стены со скалы на ближние городские кварталы…
Когда пятитысячная шотландская армия подошла к мосту через Твид, от замка Бервика оставалось лишь несколько высоких бесформенных уступов с западной стороны, когда-то бывших стенами и башнями. От городских стен устояло где-то две трети. Многие их участки с моря не простреливались. Уцелели одни ворота — и через них в панике убегали прочь люди, так и не понявшие, что творится и за что на их головы обрушилась столь ужасная кара.
— Может, достаточно стрельбы? — спросил у Угрюма герцог Олбани. — Бервик можно брать голыми руками.
— Великий князь приказал снести его ядрами, — мрачно ответил Угрюм.
Роберт Стюарт пожал плечами и замолчал. Умудренный долгими годами правитель, он знал, что слуги делятся на две категории. Глупых, которые безусловно и до конца, с ослиным упрямством исполняют любой приказ, и умных, действующих в силу своего разумения. И хотя без вторых зачастую не обойтись, к их описанию, увы, в большинстве случаев приходится добавлять: «в силу своего глупого разумения». Вот и выходило, что первые всегда предпочтительнее.
Угрюм явно принадлежал к «исполнительным». И потому спорить с ним было не только бесполезно, но и опасно. Сочтет, чего доброго, за врага своего господина, потом вообще хлопот не оберешься.
Кочи продолжали стрельбу еще два дня, войдя в бухту и снеся недоступную ранее стену, после чего один, с пустыми трюмами, ушел, а три корабля двинулись вверх по реке, к Роксбургу. И здесь герцог Олбани понял истинный смысл великокняжеского приказа и упрямства Угрюма. Увидев, как готовятся к ведению огня русские корабли, и зная от толпы беглецов, чем это закончится, крепость выкинула белый флаг еще до того, как шотландская армия добралась до его стен.