Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г
Шрифт:
– Скоро шесть, – говорю я и выхожу за ворота.
В городе зажигаются неяркие фонари уличного освещения. На трамвайном кругу, позванивая, появляются первые вагоны и первые пассажиры. Вереницей по тротуару потянулся рабочий люд. Кто-то идет пешком, кто-то спешит сесть на трамвай.
«Моим добираться трамваем, поди, более часа, – рассчитываю я, – следовательно, здесь они могут быть не ранее семи, а то и в половине восьмого. Что же, наберемся терпения и будем ждать».
И я вновь начинаю ходить вдоль эшелона. В вагоне мирный храп и запах теплой испарины человеческих тел. Рыжего Бадейкина сменил незнакомый солдат, очевидно из огневиков. Иду вновь на трамвайную остановку и начинаю ходить вдоль какого-то забора по тротуару. Один за другим идут трамвайные вагоны и, сделав круг, удаляются
Тетя Лида оглядывается в непривычной для нее обстановке – она всем интересуется. Мать же ничего не замечает и смотрит только на меня. И меня это начинает угнетать. Маслов, Микулин, Куштейко, даже Федоров заводят с тетей Лидой разговор. Она реагирует весело, энергично, со смехом – окружающим это нравится. Появляется в вагоне командир батареи Миша Заблоцкий [1] и громогласно заявляет тете Лиде, что и он, и его отец, военный врач и участник войны четырнадцатого года, всегда были поклонниками таланта и голоса Сергея Петровича Юдина [2] . Тетя Лида в восторге. Она смеется и тоже громогласно начинает рассказывать о том, чем теперь занят дядя Сережа и какие партии готовит ее дочь и моя кузина – Таня.
1
Заблоцкий Михаил Александрович (1912–1996) – советский и российский зоолог и зоотехник, кандидат биологических наук. Основатель первого российского зубрового питомника на базе Приокско-Террасного заповедника. Внес значительный вклад в восстановление популяции зубра. Награжден премией «The Global 500» Программы Организации Объединенных Наций по окружающей среде (ЮНЕП) ООН. В 2015 г. заповеднику было присвоено его имя.
2
Юдин Сергей Петрович (1889–1963) – русский и советский артист оперы (лирический тенор), режиссер и педагог. Заслуженный артист РСФСР (1933). 14 февраля 1911 г. впервые выступил на сцене Большого театра в партии Баяна в «Руслане и Людмиле» М. Глинки. Дебютной главной ролью Юдина стала в 1913 г. партия Ленского в «Евгении Онегине» П.И. Чайковского. В 1914 г. Юдин переходит из Большого театра в частную оперу С.И. Зимина, где вскоре становится ведущим исполнителем репертуара лирического тенора и одним из лидеров труппы. Юдин неоднократно выступал вместе с Ф.И. Шаляпиным. В 1919 г. Юдин возвращается в Большой театр. Юдин как режиссер в 1932–1933 г. осуществил постановку ряда опер: «Риголетто» Дж. Верди, «Паяцы» Р. Леонкавалло, «Моцарт и Сальери» Н. Римского-Корсакова. С 1948 по 1963 г. С.П. Юдин преподавал в Московской консерватории. Стал автором книги «Певец и голос», изданной в 1947 г., в которой отразил свой исполнительский и педагогический опыт.
Куштейкина Валентина разогревает на печке целую сковороду вчерашней каши, и наш замкомполка по строевой садится «снидать». Через довольно короткий промежуток времени он отдает пустую сковородку Валентине, срыгивает и выходит из вагона.
– Сколько же он ест?! – шепчет мне на ухо тетя Лида и смеется.
– Разве много? – спрашиваю я и тоже смеюсь.
– Неужели же и ты столько же ешь?
– Нет. Я столько не ем.
– А чем вас кормят? – интересуется мать.
– Принесут завтрак, увидишь.
– А это-то, что же, – шепчет мне тетя Лида, – перед завтраком слегка закусывал, что ли?
Мать распаковывает сумки: достает копировальную бумагу, машинописные ленты, карандаши, пачки писчей бумаги. Я спешу отнести эти подарки в штабную машину, чтобы обрадовать Коваленко и Нину Шаблий.
Вернувшись, я увидел на столике поллитровку и четвертинку «Московской», какие-то домашние гостинцы, которые они выделили из своего скудного карточного пайка. Ординарцы несут завтрак: котелок каши и чай. Но есть я не могу – гортань блокирует спазм.
– Ты что не ешь-то? – спрашивает тетка.
– Не хочу. Потом съем.
Мать и тетя Лида совсем освоились. Они рассказывают Маслову, Микулину и Заблоцкому о московской жизни, о том, как добирались до Лихобор, каким я был маленьким и что можно теперь получить дополнительно сверх обычного карточного пайка. Куштейко, смолотив и свой, и Валькин завтрак, сидит в отдалении, сонно покачиваясь и изредка рыгая.
На улице совсем уже рассвело. Вдоль эшелона прошел дежурный и оповестил, что подают паровоз, чтобы все были на месте и что эшелон пойдет по Окружной до станции Москва-3 Курской железной дороги.
Всей компанией – Заблоцкий, Маслов, Никулин и я – пошли провожать тетю Лиду до трамвайной остановки. Мать решила ехать со мной в эшелоне до Курского вокзала. Тетя Лида шла, опираясь на руку Миши Маслова, Заблоцкий шел рядом, и она с ними о чем-то оживленно говорила и громко смеялась. Проходя мимо платформы, на которой стоял автобус командира полка, мы увидели Федора Елисеевича в нижней рубахе с полотенцем в руках. Он готовился умываться, и Сашка Бублейник держал воду наготове.
– Здравствуйте, здравствуйте, мамаша, – улыбаясь, кричит Шаблий. – Сына повидали! Это хорошо! А за подарки вам спасибо!
Уехала тетя Лида, и мы возвращаемся в вагон. Через полчаса вновь прошел дежурный с вопросом: «Все ли на местах?» Раздался резкий свисток паровоза, эшелон дернулся и стал медленно набирать скорость. В открытые двери вагона мелькают станции Перерва, Каланчёвская. Эшелон идет над Рязанской площадью мимо Казанского вокзала, проходит под Новобасманным мостом и останавливается у Курского вокзала. В вагон поднимается Николай Коваленко.
– Теперь, мамаша, прощайтесь, – говорит он моей матери, – дальше вам ехать не положено. Эшелон теперь пойдет ходом.
Мать прощается с моими товарищами по вагону. Я вывожу ее на пассажирскую платформу через пути, прощаюсь с ней и возвращаюсь к себе в вагон. Она же стояла на платформе до тех пор, пока эшелон не тронулся, и все махала и махала нам вслед рукой.
Между станциями Серп и молот Нижегородской дороги и станцией Москва-3 Курской, эшелон шел медленно-медленно, то останавливаясь совсем, то снова дергаясь и клацая буферами. Я стоял в полуоткрытых дверях. Мелькает Андроников монастырь, Рогожская застава, начинается знаменитая Владимирка. Взгляд мой примечает двух идущих по путям женщин: что-то очень знакомое привлекло в них мое внимание. Эшелон идет совсем тихо и останавливается. Я оборачиваюсь и вижу: женщина помоложе смотрит на меня, улыбается и плачет.
– Ника! – кричу я и соскакиваю на землю.
Она бежит мне навстречу. Я обнимаю ее, целую. Она берет меня под руку, смеется, тяжело дышит.
– Ты совсем не изменился, – успевает только сказать мне, – я узнала через Юдиных, где ты.
Гудок паровоза, скрежет тормозов, клацанье буферов, состав трогается и набирает скорость. Мне кричат. Я судорожно целую Нику и бегу вдоль вагонов, протягиваю руки к поручням, солдаты подтягивают меня, и вот уже нога ощущает качающуюся петлю железной подножки. Я оборачиваюсь – Ника машет мне варежкой, а ее фигурка становится все меньше и меньше. Эшелон № 11613 набирает скорость. Сообщаю по телефону в свой вагон, что все в порядке. Но, отъехав не более километра, эшелон наш остановили, и он простоял до позднего вечера – видимо, не судьба была мне провести с милой Никой при встрече более положенной одной минуты.
Вернувшись в свой вагон, я лег на нары и заснул. Проснулся я от шума – солдаты гремят котелками, собираясь идти за ужином. В вагоне появился Заблоцкий – он давно уже не бреется, и небрежная поросль на лице превращается в солидную и окладистую бороду.
– Неужели мы все еще в Москве? – спрашиваю я.
– Нет, в Серпухове! А ты что? Проспал? – Заблоцкий смеется.
– Угу, – ответил, зевая, – я ж всю ночь глаз не смыкал.
– Товарищи командиры, – кричит Логинов, – на ужин! Каши в котелках на четверых.