Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г
Шрифт:
Затемно, в шестом часу, 534-й минометный полк вывели на окраину жилого комплекса лагерей и разместили побатарейно в боевые порядки в лощине под бугром. А на гребне бугра обосновались наблюдательные пункты батарей, дивизионов и наблюдательно-командный пункт полка.
Погода не предвещает ничего хорошего: утро туманное и хмурое, дует резкий ветер, подымая с земли вихри колючего жесткого снега. По дороге на Житомир выставлены дежурные посты оповещения и протянута временная линия связи. Ждать пришлось долго, все основательно продрогли.
Командир
– Вы рапорта Главному маршалу не отдавайте. Я первый буду его встречать и отдам рапорт за весь полк. А вы только представитесь ему.
– Что вы волнуетесь, товарищ подполковник, – вдруг выпалил Заблоцкий, – что переживаете?! Ну, приезжает Главный маршал. Но ведь он такой же человек, такой же, как и мы с вами.
Ничего не сказал подполковник Шаблий лейтенанту Заблоцкому, а молча продолжал мерить шаги по протоптанной им же тропе.
Часам к двенадцати дня, когда все уже успели основательно промерзнуть и проголодаться, посты оповещения сообщили, что по дороге от Житомира движется колонна «виллисов». Не доезжая до фронта боевых порядков полка, машины остановились, и впереди группы генералов и офицеров, направлявшейся в нашу сторону, заметно выделялась фигура маршала Воронова. Следом двигались представители Ставки, Главного артиллерийского управления, штабов артиллерии фронта и армии – генералы и полковники. Замыкали это шествие Зубчанинов и Игнатьев.
– Смир-р-рна! – раздалась команда подполковника Шаблия. И командир 534-го минометного Выборгского полка стал отдавать рапорт Главному маршалу артиллерии.
После рапорта прозвучала команда: «Приступить к занятиям». И весь личный состав стал изображать момент ведения огня: наводчики наводили, заряжающие опускали в ствол деревянные болванки мин и кричали: «Выстрел!», старшие офицеры подавали команды, сержанты их дублировали. Но среди всеобщего шума голосов и криков особенно четко выделялся густой баритон лейтенанта Заблоцкого. С развевающейся по ветру бородой, зычным голосом, независимым видом, Заблоцкий оказался в центре внимания, и маршал Воронов направился прямо к нему на батарею. Протрубили «отбой».
– Старший офицер второй батареи 534-го минометного Выборгского полка лейтенант Заблоцкий.
Воронов пошел вдоль фронта батареи. Около четвертого орудия он остановился. Командир расчета младший сержант Алексеев – высокий, полнолицый, совсем еще молодой парень – представился Главному маршалу.
– Ну что, Алексеев, – спрашивает Воронов, – сколько же ты мин выпустил из своего миномета?
– Три, товарищ Главный маршал артиллерии, – не задумываясь, отвечает Алексеев.
– Как же так-то, три? – недоумевает Воронов.
– Да, так. Три. Три мины выпустил, и финны пардону запросили. Миномет-то этот – он новый. А тот, что старый, – от огня устал. Вот его и заменили.
– Что ж, Алексеев, молодец. Продолжай и дальше так-то. – И, обратившись к командиру полка, Воронов сказал: – От моего имени сержанта Алексеева представить к награждению орденом Красной Звезды.
Простившись с Заблоцким, Воронов отправился на соседнюю, третью батарею, где старшим офицером служил лейтенант Черемисинов, приятель Заблоцкого. Адъютант Воронова, подполковник с усиками, усталый и не бритый, задержался и как-то не по военному спросил Заблоцкого:
– Вы, вероятно, из запаса?
– Почему из запаса? – удивился Заблоцкий. – Воевали под Ленинградом, под Псковом, на Карельском перешейке.
– Так, так. Это понятно. Адо войны-то чем занимались?!
– До войны я зубрами занимался. Зубров разводил в Кавказском заповеднике.
– Так, так. Понятно, понятно, – как бы про себя проговорил адъютант Воронова и пошел догонять маршала, который о чем-то беседовал с наводчиком первого расчета третьей батареи. Подполковник с усиками что-то шепнул Воронову и тот, вернувшись, громко спросил:
– Да кто тут у вас зубрами-то занимается?
– Это я, товарищ Главный маршал, – отвечает Заблоцкий и выходит вперед.
– А ну-ка, ну-ка, расскажите.
И Заблоцкий стал рассказывать о состоянии племенной работы по сохранению этого реликтового зверя и увеличению его поголовья по заповедникам в довоенное время. Главный маршал артиллерии и рядовой лейтенант спокойно и непринужденно ходили вдоль фронта батареи и в течение получаса вели между собой какую-то непонятную для всех беседу.
– Да, – сказал Воронов каким-то особенно невоенным, домашним тоном, – жалко вот, как мне сообщили, что немцы всех зубров в Беловежской Пуще уничтожили.
– Нет, товарищ Главный маршал, не всех. У вас неверные сведения, – возражает Заблоцкий, – семнадцать голов осталось, и их собрали. Немцы их выпустили в лес из питомника, а наши их собрали и снова водворили в питомник.
– Как же так? – недоумевает Воронов. – Мне доложили, что уничтожили всех.
– Это неверные сведения, – возражает Заблоцкий, – я получил письмо от московского зоолога, профессора Гепнера, который как раз и сообщил мне о том, что семнадцать голов уцелело.
Генералы, прибывшие с Вороновым, слушая беседу маршала с лейтенантом, улыбаются и вполголоса о чем-то говорят. Шаблий хранит мертвое молчание. И вдруг при паузе проскрипел еле слышный, но достаточно отчетливый голос полковника Игнатьева:
– Чего этот лейтенант с ним спорит? Раз доложили, что всех уничтожили, значит, уничтожили, и всё тут.
Воронов, словно очнувшись, покосился на Игнатьева, вздохнул и обратился к Заблоцкому:
– Так что ж, все очень хорошо! Кончайте воевать с немцами и снова к зубрам!