Освобождение Атлантиды
Шрифт:
Это было началом. Этот мужчина обладал чувством юмора. Она могла с этим работать.
Глубоко дыша, чтобы успокоиться до того, как смех превратиться в икоту, она плюхнулась на край скатерти и взяла вилку.
– Эй, если мы окажемся в тюрьме за воровство блинчиков, мы можем ими насладиться.
Его глаза потеплели, превратившись в растопленный нефрит, и она затаила дыхание. Странно, насколько что-то такое простое, как цвет глаз, могло так затронуть ее чувства.
– Я согласен. Я также умираю с голода.
Когда он сел рядом на другой
– Ох, ух ты! Это чудесно.
Он кивнул, выглядя действительно счастливым.
– В пустоте не готовят домашние завтраки, – сказал он хрипловато.
– О, я не… я не хотела лезть не в свое дело. Но если ты хочешь рассказать мне об этом, я с удовольствием послушаю, – предложила она, положив вилку на край тарелки.
Его челюсть напряглась, потом он расслабился. Что-то темное мелькнуло в его глазах до того, как он, наконец, кивнул.
– Может быть. Может быть, ты должна узнать. Я не всегда был похитителем симпатичных археологов.
Его улыбка была неуверенной, но свидетельствовала об огромном прогрессе, и она не могла не улыбнуться в ответ.
– Ешь, или я тебе ничего не расскажу. Ты такая худенькая, что легкая волна может сбить тебя с ног, – предупредил он ее.
– Я сильнее, чем выгляжу, – ответила она, но снова взяла вилку и воткнула ее в мягкую горку омлета.
Джастис в молчании поедал здоровую порцию завтрака, потом отставил тарелку в сторону.
– Ты видела моего… короля.
Она кивнула.
– Твоего отца.
Его лицо исказилось.
– Да, если хочешь. Не то, чтобы этот человек выказывал ко мне что-то кроме презрения. В любом случае, ты знаешь о заклятии – проклятии, согласно которому я не мог никому раскрыть обстоятельства своего рождения.
– Но ты же рассказал, не так ли? – сказала она, сложив всё, что слышала от других во время хаоса у портала. – Ты сказал им, когда принес себя в жертву, чтобы спасти своего брата и всех остальных.
– Самопожертвование – слишком благородное слово. Я сделал то, что сделал бы каждый, после того, как оценил бы ситуацию и разработал стратегию.
– Верно, разумеется. Многие бы из нас сдались… Что там было? Вампирше? Нет, постойте, вампирской богине. Чтобы спасти жизни других людей. Да. Ты прав. Это – не благородно. Я делаю это каждый день до завтрака. Дважды по пятницам.
Он прищурился.
– Не думай, что я не понимаю, что ты пытаешься совершить.
– Ладно. Я сама так редко знаю, чего пытаюсь достичь, что так мило, что ты видишь меня насквозь, – сказала она, насмешливо невинно раскрыв глаза.
Он рассмеялся, и удивительно, но она почувствовала себя очень счастливой. Кили решила не анализировать это ощущение.
– Продолжай. Ты не благороден, ты ушел с богиней, что потом? – ей пришла в голову неприятная мысль. – Богиня? Должно быть она очень красивая.
– Ее ужасная
– Замечательно. Богиня. Непостижимая красота и идеал. Мы, вероятно, можем уже продолжать.
Лааадно. Вот и получается, что в области внешности она проигрывает: как она может сравниться с богиней. Она жаловалась на то, что один из ее парней фанател от Джессики Альбы.
По крайней мере, Джессика была человеком. Ух.
Джастис сжал кончики своих заплетенных в косу волос так крепко, что костяшки побелели.
– Ты не понимаешь. Ее привлекательность – словно огонь для мотылька, словно змея, гипнотизирующая свою жертву. Она – смерть, отчаяние, безумие, каким-то образом упакованное в темных фантазиях больного разума.
Исчезли все признаки ее ребяческой ревности при виде его стараний объяснить всё это ей.
– А твой разум? То есть, он поврежден? Что она с тобой сделала?
Его лицо застыло, и он едва заметно покачал головой.
– Нет. Я тебе это не расскажу. Я никому никогда этого не скажу.
Джастис молчал так долго, что она подумала, что он передумал и не желает говорить с ней. Но потом он кивнул, как будто придя к какому-то внутреннему решению.
– Мой рассудок пошатнуло уничтожение заклятья. Такое проклятие всегда подразумевает, что тот, кто его нарушит – умрет. Но, может быть, что-то в Пустоте изменило его природу. Не знаю. Лишь знаю, что Анубиза хотела… Она хотела, чтобы я… сделал кое-что. Невозможные. Ужасные вещи. Но мой разум раскололся на тысячу кусочков, когда я не смог исполнить проклятие и оказался при смерти. Она не позволила мне умереть.
Ком в горле мешал ей говорить. Никто не должен терпеть столько, сколько он. Неважно, что Джастис прожил века. Она едва сумела сказать:
– А потом? Когда ты не умер?
На его лице появилась такая страшная улыбка, что она почти физически отпрянула от него.
– Потом она сослала меня в Пустоту и сказала, что возьмет вместо меня моего брата.
– У тебя есть еще брат? Кроме Вэна и Высокого Принца?
– Нет. Она держала Конлана в плену, пытала его много лет, так что я знаю, что она собирается отправиться за Вэном. Но теперь я буду здесь, чтобы ее остановить.
Кили не показала ему, что очевидно они не на многое способны, пока застряли в ловушке этой пещеры. Она всё больше начинала верить, что они выберутся.
Кили начинала ему верить.
– Сможешь ли ты оправиться от вреда, причиненного тебе уничтоженным проклятием? Ты же говоришь о себе во множественном числе, – рискнула спросить она.
– Кили, моя мать была Нереидой. Ты видела ее. Она дала мне способности и, очевидно, силы по наследству. Силы, о которых я пока понятия не имею. Я думаю, что когда мой рассудок повредился, каким-то образом он выпустил на свободу Нереидскую часть моей души. Он борется со мной даже теперь, потому что желает…